Евангелие страданий

Посмотри на искушаемого, проходящего нелегкое испытание. Быть может, ты реже замечал его; ведь искушение не всегда являет себя внешне. Он оказался испытан не в том, что мы назвали здесь неудачей; и люди не оставляли его, напротив, во внешнем отношении все было ему дружественно и благопокорно. Но душа его обреталась в нужде, и поскольку нужда эта заключалась не во внешнем, он не мог ждать утешения от людей. Все внешнее ему удавалось, и все же душа его была в страхе, была лишена уверенности и дерзновения. Он не искал себе мира и покоя во внешнем, и все же его сердце было отягощено. Внутренний человек в нем изнемогал, и внешняя удача словно бы была нужна здесь лишь для того, чтобы поддерживать в нем внутреннее страдание, чтобы не дать ему найти успокоения в мирских тяготах; на него как будто Сам Бог возложил Свою крепкую руку; казалось, он был чадом гнева[113], но он был не в силах лучше понять или объяснить себе это. Тогда его внутреннее возмущалось в нем, тогда он делал то, о чем говорится в старом назидательном тексте[114]: «хвалился своей погибелью» и тем, что это Бог низверг его в погибель. И внутренний человек цепенел в нем. – Напротив, тот, в чьей душе обретался внутренний человек в заботе, о которой мы говорим, тот держался этой заботы. Если он и не находил разъяснения происходящему с ним, он все же находил то разъяснение, что он должен ждать разъяснения. И он находил то разъяснение, что Бог его испытывает, и находил утешение в том, что, когда Бог испытывает, время тянется очень медленно, но Бог может все возместить, ведь для Него один день как тысяча лет[115]. И он становился тише в своей нужде. Он не бежал от тяготы искушения, которое оказывалось для него таящимся под маской верным другом, даже если он и не понимал, каким образом, даже если он и напрасно усиливался мыслью раскрыть эту загадку. Но по мере того, как забота в нем возрастала, и притом возрастала в мире и смирении, он неизменно, сколь бы ни было тяжело, всегда выбирал лучше быть в искушении, нежели в каком-либо ином месте в мире, пока наконец он в твердой убежденности веры не получал свидетельства от Бога; ведь тот, кто верит Богу вопреки рассудку, утверждается во внутреннем человеке. Искушение послужило его утверждению во внутреннем человеке, и он понял самое прекрасное и радостное – понял, что Бог его любит; ведь Бог кого любит, того испытывает[116].