Евангелие страданий

Тогда и неудача помогает утвердиться во внутреннем человеке. Казалось бы, может ли быть иначе? Ведь внутренний человек обретается в заботе, а неудача как раз дает всему внешнему, видимому, осязаемому уйти и нарушиться. Но всегда ли озабоченность этим одновременно вызывает к жизни внутреннее? И трудности всегда заботят человека, но всегда ли эта забота – о Боге? Не чаще ли жизнь подтверждает правоту серьезного слова, принадлежащего тому, кто предостерегал от неудач[109], и, значит, сказанного им со знанием дела: слова о том, «что и трудности это искушения». Посмотри на того, кого гложут заботы! Посмотри на него внимательнее, ты едва ли узнаешь в нем того, кого знал в то время, когда он такой радостный, такой сильный, такой доверчивый вышел в жизнь. Тогда ему было столь ясно и столь желанно его предназначение в жизни, и мысль его знала, к чему он стремится, и сердце держалось этого, и сила его непрестанно трудилась – и надежда обещала ему счастливый итог его стремлений. Ведь в нем жила и надежда, этот отеческий дар неба ребенку; надежда, которая с ребенком вырастает и с которой юноша выходит в жизнь. Эта надежда была готова за все ему поручиться. Кто, – думал он, – дал ему эту надежду, если не Бог, Сущий на Небесах; а тогда не должна ли она быть оправданной во всем этом мире, во всех государствах и царствах, принадлежащих небесному Царю, дающему ее человеку! Но оказывалось, что все обстоит не так, и вскоре трудности вырывали у более сильного или выманивали у более слабого его прекрасную надежду. Тогда он совершенно терялся. На небе для него больше не было Господа, огромный мир оказывался ареной дикого мельтешения жизни, и не было ни уха, которое бы собрало путаницу звуков в созвучия, ни руки, которая со властью вмешалась бы в происходящее. Какие бы утешения ни были доступны ему в жизни, надежда, полагал он, была потеряна – и надежда оказывалась потеряна. Тогда его душу начинали мучить заботы. И чем более пристально смотрел он вниз на то беззаконие, в котором, как ему казалось, все растворялось, тем большую силу получало оно над ним, пока, наконец, оно не околдовывало его совершенно так, что его мысль начинала кружиться, и сам он падал в него и терял себя в отчаянии. Или если заботы не получали над ним такой соблазняющей силы, его душа становилась все же безучастной и чуждой всему. Он смотрел на все подобно другим, но его глаза постоянно читали невидимые письмена, говорящие, что все есть ложь и пустота. Или он начинал избегать людей и втайне убивал свою душу, изнуряя ее заботами, темными мыслями, бесплодным служением неспокойным настроениям. Чего недоставало такому человеку, чего он не обрел, все потеряв, если не утверждения во внутреннем человеке? – Напротив, тому, в чьей душе обреталась внутренняя забота прежде, чем ее достигали заботы, идущие извне; тому, чью душу радость никогда не захватывала настолько, чтобы он перестал искать Божьего свидетельства, а внешние заботы никогда не переполняли так, чтобы для него исчезала возможность радоваться, пока он был только еще в поиске Божьего свидетельства, – ему заботы, приходящие извне, мало-помалу становились друзьями. Они соединялись в нем с внутренней заботой, предотвращавшей его от неверного взгляда на жизнь и помогавшей дать душе возможность погружаться в свои заботы до тех пор, пока не будет найдено искомое свидетельство. И он мало-помалу становился все более легким, он постепенно сбрасывал земную тяжесть мирских желаний и обретал покой в Божьем свидетельстве, радуясь обретенной на этом пути надежде. Надежда эта – та, о которой Писание говорит, что она приходит от опытности[110]. О какой опытности говорит Писание; о той ли, в которой человек убеждается, что получает все, чего он надеется получить? Писание говорит, что эта опытность происходит от скорбей. Значит, проистекающая из нее надежда не может быть обращена на мирское, ведь она приобретается в нужде и обретает силу благодаря нужде. Итак, неудача помогала ему утвердиться во внутреннем человеке; ведь тот, кто научился тому, чему он научен, благодаря страданию, и научился хорошему благодаря страданию, он не только получил лучшее образование, но и нашел нечто гораздо большее – лучшего Учителя; а тот, кого учит Сам Бог, утверждается во внутреннем человеке. Даже если бы он при этом потерял все, он бы и выиграл все; Авраам владел только склепом в Ханаане и все же был избран Богом.