Евангелие страданий

Сколь разным образом один человек может стать должным другому, мы уже видели, когда говорили о тех, кому выпало счастье благотворить. Когда же ты оказываешься благодарен другому, слово апостола оберегает тебя от того, чтобы ты повредил своей душе, будучи вынужден принимать и желая благодарить человека. Быть может, в этом мире ты беден, и твое место – у дверей богатого, твоя жизнь – подтверждение того, что человек может жить крохами, падающими со стола, и того, что порой эти крохи бросают ему, как собаке[214]. И ты принимаешь даяние, брошенное тебе; тебе тяжко быть принужденным его принять, но ты не можешь обойтись без того, кто помог тебе лишь на мгновение; и вот тебе становится вновь столь же тяжко, сколь тяжко было быть вынужденным принимать. Прежде чем ты успел поднять свою склоненную голову, твой благодетель уже исчез, – и вовсе не потому, что он хотел остаться неизвестным и спешил сокрыться, но потому, что у него были совсем другие заботы. Ты посылал ему вслед слова благодарности, но они не достигали его, – не потому, что он, стыдясь, чувствовал себя меньше, чем его даяние, а потому, что он пропускал твои слова мимо ушей, ведь все это было ему безразлично. И если бы даже твое благодарение и достигло его, он сказал бы, наверное: это не стоит благодарности, – и он бы искренне так считал, при этом считая и твое благодарение ничего не стоящим. О! но ведь всякое даяние благое и всякий дар совершенный нисходит свыше. Сильный в мире сем может довольствоваться и тем, что бедный служит ему, но бедный, который служит ему, силен – и ты восшел в твоем благодарении к Богу, употребившему этого сильного как орудие, чтобы тебе помочь. – Или же твои обстоятельства мягче, у тебя есть скудные средства к жизни, ты живешь в скромном довольстве в простом жилище у подножия дворца богатого; но ты всем этим обязан ему, и то, в чем ты можешь ему услужить, едва ли, как сам ты чувствуешь, способно это возместить; и ты тем больше желаешь принести ему благодарение. Порой ты видишь его; но его взгляд говорит тебе о том, сколь мало для него значит твое благодарение, и о том, что он не желает себе такого воздаяния, но хочет иного. И тогда ты, пожалуй, предпочел бы быть воробьем, небесной пташкой, которая только Бога может благодарить за свое пропитание; полевой лилией, которая только Бога может благодарить за то, что она так великолепно одета, – чтобы и тебе благодарить только Бога, благодарить Которого снова и снова есть радость паче всякия радости. О! но ведь всякое даяние благое и всякий дар совершенный нисходит свыше. Если твой благодетель не внемлет твоему благодарению, взойди к Богу, от Которого нисшел этот дар, но не упускай возможности благодарить своего благодетеля, делай для него то, что ты можешь, ведь это немало, – позволь ему своим неправедным богатством обрести в твоем лице друга, который может принять его в вечные обители[215]. – Или у тебя нет такой заботы, и тебе не приходится благодарить никого за земные средства или блага, ведь ты ими наделен; но твоя душа мятется в смущении, и ты не в силах сам разрешить проблему, с которой тебе пришлось столкнуться и которая затопила собой твою мысль и парализовала волю. И вот ты ищешь совета и укрепления у другого человека, чей ясный взгляд легко проницал мрак, которым ты был окружен. И ты вновь обретаешь радость и довольство, твоя жизнь вновь идет покойно и мирно, но ты признаешь устами и сердцем, что этим ты обязан ему. А он не желает принять твое благодарение. Ты говоришь ему слова благодарности и видишь, что его голова озаботилась, конечно, один раз твоими обстоятельствами и проблемой, но сам ты не заботишь его, и потому тебе не суметь принести ему благодарение. О! но ведь всякое даяние благое и всякий дар совершенный нисходит свыше. Если человек желает быть не человеком, но словно бы природной силой, ты так же мало сумеешь принести ему благодарение, как моряк ветру, который наполняет парус ему на пользу, или как стрелок тетиву, придающую движение стреле, поражающей цель. А потому не втягивай душу в земную заботу, но взойди с благодарением к Богу. И хотя ты неспособен принести благодарение твоему благодетелю, оно все же принадлежит ему, и ты его хранишь как вверенное тебе имущество, подобно тому, как хранят имущество умершего или того, кто уехал в далекую страну[216], чтобы тот когда-нибудь мог, если захочет, принять его у того, кто честно его управил. – Или же ты обязан другому человеку, – о чем ни ты, ни он не можете забыть, – своим умением понимать, своим образованием, крепостью мысли, силой речи. И вот он полагает твою душу своим должником, не оставляя места никакому юбилейному году[217], когда ты мог бы вернуть себе свое владение. Твое благодарение он, конечно, принимает, но не как то, что освобождает твою жизнь от обязанности перед ним. О, но ведь никакой человек не может дать что-то такое, что сам бы не получил, и высшее, что человек может дать другому, это, конечно, жизнь, но даже за нее отец учит сына благодарить Бога, Который ее даровал и Который когда-то возьмет ее. Всякое даяние благое и всякий дар совершенный нисходит свыше, и хотя ученик не больше учителя[218], но, если учитель любит его, он желает, чтобы ученик мог сам быть таким, как он.