Евангелие страданий

Если же все-таки ты хочешь давать, слово апостола бдит над тем, чтобы ты не пожелал взять это обратно, ведь иначе не может проявиться равенство именно перед Богом, а не то равенство, которое имеет место, когда подобное привлекает подобное, когда богатый делает пир для богатого, чтобы тот в ответ пригласил его, и сильный мира сего поддерживает сильного. Но ты, быть может, желал давать свои даяния нуждающемуся и помогать тому, кому нечем тебе за это воздать, и все же ты нечто требовал от него: уважения, поклонения, подчинения – то есть его души. Сколь же великим мнил ты тогда то малое, чем ты владеешь, – пусть даже ты и богаче всех людей, и твое имя затмевает имя того, кто веками считался самым богатым и синонимом богатства[204]; пусть даже нет в мире такой высокой горы, с которой можно было бы увидеть хоть что-то, не принадлежащее тебе?! Разве ты забыл, что был уже тот, кому не составило труда забраться на самую высокую гору, вершина которой терялась в облаках, показать все страны и все богатства мира Взалкавшему и сказать: «Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне»?[205] Разве ты забыл, что это был искуситель? Или же ты на самом деле желал, так поступая, вредить другому: желал своими благодеяниями враждовать на его душу? Но сколь же поистине велико то, в чем нуждается человек, чтобы жить, если жизнь его – не в пище и питии![206] Если ты хочешь силой страха подчинить себе нуждающегося, не боишься ли ты, что он одним-единственным словом отнимет блеск у всего твоего величия и обратит твое серебро и золото в фальшивку, которую никто у тебя не примет? Но разве же вправду желаешь ты предать своего ближнего поцелуем[207], убить его душу, спасая его плоть?! О! всякий добрый и всякий совершенный дар нисходит свыше, и земные сокровища не имеют никакого особого права, никакой привилегии так называться. А потому, имея возможность давать, никогда не забывай и ради себя, и ради другого о том, что это – свыше, и что скорее уж ты, мнящий быть другому благодетелем, можешь в нем нуждаться – нуждаться в том, чтобы он отказался брать у тебя и дал тебе понять, что вы не подходите друг другу, что он не настолько низок, насколько ты высокомерен, что ты не в силах погубить его душу, пусть даже ты и можешь сделать так, чтобы страдала его плоть. Не давай свои блага в рост[208], не поступай подобно тому, кто умеет сделать так, чтобы его даяние вернулось к нему с лихвой, и не делай еще более страшного – не способствуй тому, чтобы другой человек оказался в убытке, который неспособен возместить и весь мир: чтобы он повредил своей душе. Давая твое даяние, будь бдителен, и даже если ты сам не давал к этому повода, но замечаешь, что нуждающийся вводится этим в соблазн, дай голос увещеванию, обрати его взор к Богу; всякий же раз, когда ты даешь, не забывай о том, с какой едва ли не легкомысленностью тебе отпущено наслаждаться твоим богатством, и о том, что бесконечно важнее, блаженнее и лучше этого спасти душу. Когда мысль об этом станет живой в твоей душе, тогда ты со своим даянием в страхе и трепете смиришься под апостольское слово, и твое даяние окажется в твоих глазах совсем простым, а ты сам – меньше своего даяния. – Но, может быть, ты готов дать, но нуждаешься в долгом размышлении, чтобы своим умом понять, что твое даяние будет правильным. О! есть много размышлений, которые хотя и делают человека умнее и подтверждают его ум, но не делают его лучше или приятнее Богу. Всем известно, что нет ничего хорошего в сомнениях, которые изыскивает левая рука, когда правая с ней советуется, и даже если ты откроешь здесь что-то новое, это будет весьма сомнительной честью. И отчего обыкновенно происходит размышление, которое следует после такого даяния, и, опять же, оказывается столь долгим, если не оттого, что даяние не принесло тебе плода, и тебе приходится довольствоваться размышлением? Если же ты, напротив, размышляешь над тем, что всякое доброе даяние нисходит свыше, то правая рука, которую ты протягиваешь, чтобы дать, быстро сокроется, и левая никогда ничего не узнает; ты будешь тогда радоваться втайне, как это и пристало благодетелю; радоваться так же, как и тот, кто принял даяние, ведь вы оба будете радоваться одному и тому же: тому, что даяние нисходит свыше, – ведь была и невидимая рука, которая его дала; это была твоя рука, и все же ты убежден, – и в этом убеждении даяние становится благим, – что это была невидимая рука, рука Божия. – Или ты желаешь давать, ты откладываешь даяние для нуждающегося, но ты заставляешь его ждать. Мой друг! «Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, а исполнившееся желание – древо жизни» (Притч 13:12). Что ты желаешь показать другому таким своим поведением, если не то, что ты и есть тот, кого ему следует ждать? Но разве это что-то замечательное, что желательно было бы дать ему понять; и разве такое понимание не грозит запросто повредить ему в том, что касается его спасения? А тебе-то что это дает? Делает ли это тебя совершеннее? Но ведь Бог, сущий на Небесах, лучше кого бы то ни было знает, что́ есть высшее из всего, что человек способен взыскать и совершить, – и при этом Он говорит в Писании, что от человека требуется не более, чем быть верным как домоправитель[209]. Но домоправитель меньше, чем дом и блага, которыми он управляет. Ты же, напротив, желаешь быть господином, не желая, тем самым, быть совершенным. Ты желаешь дать нуждающемуся понять, ожидая тебя, что у тебя есть и иные дела, и что ему придется повременить, что он, незначительный, должен подождать. О! Бог, сущий на Небесах, не заставляет даже воробья Себя ждать[210]. Не позволяй поэтому, чтобы нуждающийся долго тебя просил, иначе ты явно будешь давать не ради Бога, – может быть, лишь ради того, чтобы откупиться от просьб. Не говорило ли о неправедности судьи то, что он пожелал оказать справедливость, только чтобы освободиться от просьб вдовы[211], не был ли он несправедливым человеком, даже если он и сделал при этом нечто справедливое, не было ли несправедливостью по отношению к вдове то, что она приходила его благодарить за выполненную им обязанность, словно это было великим благодеянием? Чем дольше ты позволяешь нуждающемуся просить, тем глубже он погружается в земную нужду, пока он, быть может, в этой нужде уже не сумеет воспрянуть душой, кроме как с помощью твоего даяния. Но при этом то, что ты имеешь дать, это или отнюдь не добрый и не совершенный дар, или же это доброе и совершенное даяние, которое приходит посредством тебя, но так, что ты здесь только домоправитель, и значит, меньше, чем даяние. – Или ты желал дать, но твое даяние было столь малым, что ты медлил дать. О! всякий добрый и всякий совершенный дар нисходит все-таки свыше, поэтому твое малое точно так же может быть добрым даянием, как и величайшее. И тот, кто верно дает, затворяет свои глаза так, что ты не видишь в даянии, сколь мало оно есть, прежде чем увидеть, что его соделал Бог, и потому признаешь, опять же, что ты меньше, чем даяние, как и всякий дающий, если он дает доброе даяние или делает так, чтобы оно смогло стать таковым.