Евангелие в памятниках иконографии

Миниатюры россанского кодекса составляют disjecta membra одного целого. Их цельность нарушена утратой нескольких листов. Миниатюрист не имел намерения иллюстрировать отдельно текст каждого евангелиста; его задачей было — дать ряд изображений, относящихся к евангельской истории вообще. Ввиду этого он поместил все миниатюры вместе перед Евангелием Матфея, каковое место они занимают и до сих пор. Невозможно представлять дело так, что одни из этих миниатюр относились к тексту Евангелия Матфея, другие — Марка и т. д.; этого не допускают изображения исцеления слепого и притча о самарянине. Они помещены на одном и том же листе, между тем как рассказы об этих чудесах находятся у разных евангелистов — Иоанна и Луки. Подобный прием иллюстрации встречается также и в других кодексах — псалтырей, слов Григория Богослова и некоторых лицевых Евангелий (Евангелие Раввулы, армянское Евангелие эчмиадзинской библиотеки[19], сирийское в парижской национальной библиотеке № 33). Заслуживающую внимания особенность иллюстраций россанского Евангелия составляют изображения пророков рядом с новозаветными изображениями. В сознании миниатюриста представлялись неразрывно связанными между собой заветы Ветхий и Новый. Некоторое основание для такого сопоставления дано прямо в евангельском тексте, где нередко приводятся предсказания ветхозаветных пророков о событиях Нового завета; но миниатюрист в этом случае идет далее; он приводит такие пророчества, о которых не упомянуто в Евангелии, как это можно видеть на нашей таблице (стр. 26); следовательно, он вносит в иллюстрацию некоторый элемент богословского толкования, хотя и не сообщает ему иконографического развития. Возможно было бы определить точно и самый характер этой экзегетики, если бы мы знали надписи в свитках пророков; к сожалению, они остались неразобранными. Верно лишь то, что пророчества эти относятся прямо к тем изображениям, возле которых они помещены. Подтверждается это не только фактом их внешнего подлеположения и аналогией с другими памятниками византийской иконографии, но и уцелевшими надписями в свитках четырех пророков, относящихся к изображению входа Иисуса Христа в Иерусалим; в свитке 1-го пророка написано: ευλογημένος ό ερχόμενος έν όνόματι κυρίου (nc. CXVII, 26), 2-го: είπατε τη θυγατρί Ζιών, Ιδού ό βασιλεύς σου ερχεται σοι πραύς καί έπιβεβηκώ; έπί όνον καί πώλον υιόν υποζυγίου (Зах. IX, 9); 3-го: έκ στόματος νηπίων καί θηλα£όντων κατηρτίσω αίνον (пс. VIII, 3); 4-го: καί εσται κύριος είς βασιλέα έπιπάσαν την γήν (Зах. XIV, 9)· Ясно, что все эти пророчества относятся к царскому входу Иисуса Христа в Иерусалим.

От VI в. мы должны перейти прямо к Χ-ΧΙΙ вв. Недостаток памятников от промежуточного периода не позволяет нам шаг за шагом проследить зарождение и смену редакций лицевых Евангелий; но от последних трех столетий дошли до нас представители нескольких групп таких Евангелий, прототипы которых должны восходить к временам более древним. В отличие от россанского кодекса все миниатюры в этих Евангелиях приближены к тексту по самому местоположению своему; но объем их иллюстраций неодинаков: в одних, самых простых, иллюстрированы лишь четыре события — по одному из каждого евангелиста — или же одни праздничные Евангелия в конце кодексов; в других несколько событий наиболее замечательных из каждого евангелиста, в третьих, наиболее полных, — все важнейшие и даже второстепенные события Евангелия. От этого же времени мы имеем множество Евангелий с изображением одних евангелистов и несколько сирийских, коптских и армянских, иллюстрации которых ведут свое начало из той же Византии. В нашей характеристике этих памятников мы будем следовать намеченному порядку групп.