Евангельская история. Книга третья. Конечные события Евангельской истории

Весть об осуждении Иисуса Христа синедрионом и предании Его римскому правителю быстро разнеслась по городу и достигла иуды, который с ужасом увидел, что «на деле вышло не так как он предполагал» (блж. Феофилакт). ослепленный страстью сребролюбия, в которой коренится всякое зло (1 тим. 6, 10), он рассчитывал воспользоваться мздою предательства в уверенности, что дело не дойдет до последней крайности: или, мог думать предатель, стража не посмеет наложить руки на господа, как это раз уже случилось (Ин. 7, 44–46); или враги, захватив Его, не сделают Ему никакого зла из-за боязни народа, собравшегося во множестве в город на праздник пасхи; или же, наконец, сам Господь, по прежним примерам (Лк. 4, 30; ин. 6, 15; 8, 59; 10, 39; 12, 36), найдет средство избавить себя от опасности. но совершилось то, что должно было совершиться: подобаше пострадати Христу и внити в славу Свою (Лк. 24, 26), а сыну погибели (Ин. 17, 12) идти в место свое (Деян. 1, 25). смертный приговор спасителю на мгновение, как бы молнией, осветил мрачную душу предателя. После долгого усыпления совесть пробудилась в нем и заговорила грозным голосом, пред которым смолкли все своекорыстные расчеты и ожидания, все житейские попечения и привязанности, – даже самая господствующая страсть, которой принесена тяжкая жертва. в душе иуды, сделавшейся со вчерашнего вечера (Ин. 13, 27) виталищем исконного человекоубийцы (8, 44) сатаны, теперь настал ад, преддверие того ада, который уготован диаволу и слугам его (Мф. 25, 41). воспоминания, одно другого мучительнее, представления, одно другого мрачнее, терзали душу предателя. лицемерие, с каким он носил звание апостола, сребролюбие, которому он служил так усердно, упорство во зле, несмотря на кроткие внушения господа, ужасная неблагодарность, оказанная незлобивому Учителю, все дурные мысли и желания, весь богоубийственный замысел от начала до конца, – все это в быстрой последовательности проносилось пред мрачным взором иуды. Преследуемый жгучими обличениями совести, предатель не знал, на что решиться, и первым движением его было – идти за словом совета к тем людям, которые поощрили его и дали ему мзду предательства. Пред ними Иуда решился быть искренним, явно признал свой тяжкий грех и назвал себя предателем невинного. явившись в то отделение храма, где, обыкновенно происходило собрание первосвященников и старейшин для рассуждения о текущих делах, он сказал присутствовавшим в заседании: согреших, предав кровь неповинную, и с этими словами бросил им те тридцать сребренников, которыми теперь уже не хотел воспользоваться. не думал ли он таким решительным поступком хотя немного облегчить тяжкое бремя свое и вместе с поверженными сребренниками возложить долю его на главных винов ников преступного дела, или, быть может, такое искреннее сознание было последней потухающей искрой пред непроглядной тьмой, – приготовлением к задуманному расчету с жизнью. не облегчив положения иуды, признание невинности осужденного пред иудейскими начальниками, по замечанию святителя Иоанна Златоуста, умножило вину их и предателя, – предателя потому, что «он не раскаялся, или раскаялся, но уже поздно и медленно, и сам над собою произнес осуждение, исповедав, что предал Его», – начальников иудейских потому, что «они, тогда как могли раскаяться и переменить свои мысли, не раскаялись». с бессердечной холодностью людей, уверенных в безусловной правоте своих действий, они встретили признание иуды насмешкою: что есть нам? – ты узриши. нет и намека на возможность ошибки, нет ни малейшего желания соблюсти справедливость по существу дела, а не по внешней только стороне. «Мы рассмотрели и решили дело, – как бы так говорили неправедные судьи, – не иначе, как на основании закона, и перевершать его не имеем ни досуга, ни охоты, если же ты признаешь себя виновным, то это нас ни мало не касается, и ты сам должен отвечать за себя!» отвергнутый всеми, даже главными виновниками и соучастниками погибельного дела, предатель почувствовал новые, жесточайшие терзания совести; мрак, наполнявший душу его, сгущался более и более, и среди этого мрака не светил уже ни малейший луч надежды и отрады. По выражению блаженного Феофилакта, «поздно одумывается Иуда, и хотя раскаивается, но не на добро». вместо того, чтобы «плакать и умолять Преданного», он весь отдался мертвящему чувству отчаяния, и, потеряв веру в Бога и милосердие Его, прежде смерти телесной, умер духовно. Диавол, ближайший советник и руководитель иуды, «отвлек его от покаяния, дабы оно, наконец, осталось бесполезным; он же и умертвил смертью позорной и открытой, убедив его погубить себя самого» (свт. Иоанн Златоуст). Предатель пошел в уединенное место и там удавился, и, как дополняет повествование святого евангелиста апостол Петр, ниц быв, проседеся посреде, и излияся вся утроба его (Деян. 1, 18).