Евангельские идеалы и исторические реалии церковного пути

И в отношении других неправо мыслящих св. Златоуст оставался на тех же позициях. Как он сам неоднократно повторял, он боролся с ересью, а не с еретиками, опровергал ложные учения силою слова, а не проклинал людей, воздействовал на их ум и совесть убеждением, но уважая их свободу.

Противоположную картину, причем по всем пунктам, мы видим у Феофила, прошедшего Александрийскую школу. Феофил не был верен собственным убеждениям, но менял свои взгляды сообразно церковно-политической конъюнктуре. В известном тогда споре «оригенистов» с «антропоморфитами» он сначала поддержал первых, затем обрушился на них же с гонениями. В угоду большинству монахов «антропоморфитов» он анафематствовал Оригена и положил начало разорению заложенной им знаменитой школы. Заметим, что в начале IV века при начальниках Александрийского училища св. Петре и Александре основные заблуждения Оригена были исправлены, но лично его самого не трогали. Против личной посмертной анафемы на Оригена выступали самые великие Отцы Церкви: Афанасий, Василий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, воспитанные сами в значительной степени на его трудах. Показательно, как тот же св. Афанасий защищал от обвинений в арианстве одного из учеников Оригена и своего предшественника по кафедре св. Дионисия Александрийского. В этом св. отцы подражали благочестивым сыновьям Ноя, покрывшим наготу отца своего. Пастырская чуткость и сыновняя тактичность подсказывали им, что их предшественники, основавшие христианское богословие, как науку, пролагали новые пути и, как люди, иногда ошибались, но имеют право на снисхождение от потомков, ибо много подвизались за христианское бла-говестие, порой пострадали за него до крови и умерли в мире с Церковью.

Именно этих качеств: чуткости, тактичности и снисхождения, были лишены Феофил и его сторонники. Впоследствии ученик, племянник и преемник Феофила по кафедре св. Кирилл Александрийский откровенно писал: “Когда оскорблен Бог в Его почитании, тогда быть милосердным небезопасно и даже весьма вредно. Пусть тогда исчезнет закон сочувствия и удалится сила естественной любви и все, что относится к человеколюбию, чтобы посредством благочестивой жестокости воздано было почитание Богу. Не благочестивым ли назовешь ты делом, чтобы немилосердно наказывались совершившие неизвинительное отступничество?” (цит. по [3], стр. 387).

Эти слова в значительной степени отражают общий дух эпохи. После императора Константина постепенно ересь стала считаться самым тяжким из всех зол, богопочитание всюду ценилось выше милосердия к ближнему и уважения его свободы. Не избежал такой расстановки ценностей по значимости и сам Златоуст. В его ранних сочинениях антиохийского периода можно найти сходные мысли, особенно в толкованиях на Ветхий Завет. Но дело здесь не в теоретическом суждении по поводу значимости богопочитания, а в конкретных делах людей. А здесь-то и видна колоссальная разница между Златоустом и его врагами.

Последующая история монофизитов, воспитанных в “вере блаженных отцов Феофила, Кирилла и Диоскора”, слишком богата примерами “благочестивой жестокости” и, можно сказать, написана кровью. И первым, кто учил свою паству такому “почитанию Бога”, как словом, так и личным примером, был именно Феофил. В 385 году он руководил толпой, которая разгромила в Александрии языческий храм Серапиум, причем в побоище были сотни убитых и раненных христиан и язычников. В 399 году он опять с вооруженной толпой разгромил в Нитрейской пустыне скиты монахов-оригенистов и опять с убитыми и раненными. Уцелевшие в том побоище монахи, вошедшие в историю с прозвищем “долгие братья”, явились к Иоанну в Константинополь просить убежища, положивши этим невольно начало вражды Феофила к Златоусту. Наконец, вскоре после смерти Феофила толпа его сторонников посреди города забила насмерть известную женщину-философа Ипатию. Насилие было как бы визитной карточкой Феофила. Именно он завел у себя отряд параволанов. Первоначально это были волонтеры, подбиравшие на улицах Александрии нищих, больных и умирающих без погребения, а затем они превратились в личную охрану Александрийского папы, и было их около шестисот вооруженных мужей. В отношении инакомыслящих и, вообще, всех своих врагов Феофил разрешал себе любые средства, никакие моральные ограничения тут не действовали.