Евангельские мифы

Вероятность того, что страсти на горе Елеонской были связаны в первоначальной христианской религиозной мистерии с преображением, доказывается, во-первых, тем, что оба эти эпизода имели, якобы, место на одной и той же горе, а, во-вторых, тем, что, согласно третьего евангелия, ученики Иисуса были во время обоих событий погружены в сон, подобно тому, как они спали, по словам остальных синоптиков, во время страстей на горе Елеонской.

Вероятность того, что этот миф имеет драматическое, вернее, сценическое-происхождение, подчеркивается неоднократным упоминанием евангелия о том, что ученики не в силах были бороться со сном. Это упоминание является попыткой внушить читателю предположение, что слова, произнесенные Иисусом в некотором отдалении от учеников во время их сна, могли быть услышаны кем либо и, таким образом, могли получить распространение. В сценической же постановке нужды в посторонних свидетелях, способных спасти от исторического забвения слова спасителя, никакой не было; такими свидетелями являлись зрители. «Кровавый пот», о котором говорится у Луки (XXII, 44), правда, в интерполированном месте, является преднамеренной реалистической деталью из той же первоначальной религиозной мистерии, деталью, связанной, быть может, с терновым венцом.

Рассказ о сне учеников во время страстей Иисусовых на горе Елеонской являлся, конечно, одним из тех евангельских эпизодов, который унижал авторитет учеников в глазах язычников. Ведь ученики спали как раз тог да, когда их участие и общество были господу как раз особенно необходимым. Не возник ли этот рассказ именно вследствие той вражды, которая существовала между иудейскими и языческими христианами? С другой стороны, самое появление Моисея и Илии в мифе о преображении, где три апостола соответствуют Аарону, Нагабу, Авигу в ветхозаветном рассказе о преображении, указывает на иудейское происхождение этого мифа. Однако и облака и голос, как отметил еще Штраус, точно воспроизводят детали еврейского мифа. А то обстоятельство, что в ветхом завете (Исход, XXXV, 13) Иошуа ассоциируется с Моисеем, как «служитель» его, снова наводит на мысль о том, что самый иезуистский миф, как таковой, имеет неопределенно древнее происхождение.

XXIV. Распятие.

При исчерпывающем обзоре всех евангельских данных, — эпизод распятия оказывается одним из наиболее темных моментов иезуистской легенды. Сообщение первоисточников относительно этого эпизода еще более бездоказательно, чем об остальных моментах из жизни Иисуса. Датировка этого эпизода совершенно мифична. Самое приурочивание распятия ко дню весеннего равноденствия, дню общепризнанного на Востоке торжества, основанного на астральных представлениях, показывает, что авторы евангелий совершенно игнорировали в этом пункте всякие соображения историчности и правдоподобия.