Если только наш анализ евангелий и его конечный вывод, признающий евангелия собранием мифов, действительно верен, то это означает, что мы не только заменяем целую пеструю мозаику заблуждений рядом научно испытанных положений, но что мы вместо глубоко ошибочного, принижающего и обескураживающего нас представления о ходе исторического процесса, выдвигаем бодрящее, «построяющее», понимание истории человечества. Борцы за традиционный взгляд на евангелия являются в полном смысле слов учителями отрицания: они до хрипоты, до потери сознания, готовы доказывать, что евангелия содержат в себе некое сверхъестественное или во всяком случае из ряда вон выходящее нравственное учение. Они этим самым утверждают, что человеческие нравы могли стать лучше лишь благодаря этической революции Христа, что в будущем на существенное улучшение нравов рассчитывать не приходится. Эти защитники евангельского предания вполне заслуживают клейма разрушителей, ибо они во имя мифического Христа игнорируют все человечество, признавая его неспособным к самостоятельному нравственному развитию. Их учение, выражаясь в стиле евангелий, является хулой против человека. Облекая мистической таинственностью творения древних поколений, они рождают в новых поколениях неверие в свои собственные силы, тогда как наши «отрицательные» выводы, если только они действительно обоснованы, выдвигают на первый план рождающее бодрость и уверенность сознание: так же, как человек сотворил всех богов, так сотворил он и всех христов.
Христианский культ является буквально творением целых человеческих поколений, и, если более или менее вероятно, что известные личности, вроде Павла, особенно много содействовали утверждению этого культа, то нет ровно никаких оснований для того, чтобы какое-нибудь евангельское нравоучение или какой-нибудь евангельский эпизод приписать определенной личности, называвшейся Иисусом. Все в евангелиях, и самое возвышенное и самое низменное, все это создано людьми, имена которых ускользают от нашего любопытства, все это целиком принадлежит людям древней цивилизации, имена которых так и остались неведомыми для грядущих поколений.
Но кто согласится с таким взглядом на евангелия, тот тем самым признает, что ничего удивительного по мудрости и проникновенности евангелия собой не представляют. Напротив, христианский мир первых веков характеризуется как раз известным бессилием мысли, духовным упадком, бывшим результатом многовекового универсального деспотизма. Именно этому упадку древней культуры, евангелия и обязаны тем, что они признаны, как некое сверхъестественное чудо, как «боговдохновенное писание». Но, так как эпоха, наступившая после признания евангелий, была еще ниже и хуже дохристианской, то приходится признать, что даже претензия евангелий на роль своего рода кодекса нравственных правил для современников ни на чем не основана. Ибо, если бы евангелия были бы действительно изумительным по высоте и силе нравственным учением, то, ведь, они должны были предотвратить нравственный упадок мира, осиянного ими. А между тем, если правду сказать, в них совершенно отсутствует тот «свет», который был столь необходим разрушавшемуся античному миру. В них нет ни йоты политического сознания. Они приемлют рабство[99]
, так же как и Павел, и их учение о близком конце мира обесценивало и обеспложивало даже то немногое, но действительно творческое и возвышенное, что в них заключалось. И если даже педантичный добросовестный стоицизм Марка Аврелия, требовавший самого серьезного отношения к общественным обязанностям, если даже он не мог спасти римскую империю, то тем менее способны были сделать это евангелия.