Ever since we met (СИ)

Последнее слово звучит тише всех остальных, но Ваня слышит даже сквозь пульсацию собственной крови в ушах. Нить, натянутая до предела, не пропадает в никуда, стоит Саше замолкнуть. Она рвется, вспышкой боли отдаваясь во всем теле, оставляя странную пустоту, и Саша в этот момент его руку выпускает, качнувшись. Он ее ловит, к ней дернувшись, и не то чтобы она падала, но он ее к себе прижимает крепко, удерживая, чтобы все точно было нормально, чтобы она точно держалась — чтобы чувствовать ее рядом. Видит и ее губу закушенную, и бисеринки пота на лбу и висках, и нахмуренные беспомощно брови, и выпускать ее не собирается, пока ей не станет лучше. Пока она не придет в себя как следует.

— Чувствуешь себя как-то иначе? — спрашивает она через некоторое время. Боль почти не чувствуется к этому времени — стало ли легче ей, он не знает, но голос у нее слабый. Ваня головой качает неопределенно.

— Чувствую себя так, будто чего-то не хватает, а чего, понять не могу. Ну правда, Сань, все. Пошли домой. Смотри, луны уже нет. Ты хочешь хоть немного поспать, пока птицы за окном не начнут с ума сходить?

А и правда, как он себя чувствует, кроме этого ощущения потерянности? Ваня к себе прислушивается, пытается вспомнить все свои эмоции до этого ритуала и сравнить с тем, что сейчас. Саша уверена была, что он ее разлюбит. Если чувства не твои, а наведенные, повторила она ему раз двадцать за эту неделю, они исчезнут самое позднее в течение пары часов после разрыва связи, и изменения будут ощущаться сразу. Пока он не чувствует никакой разницы. Может, что-то и изменится, пока они вернутся домой, но те же самые чувства внутри просыпаются, стоит хотя бы глянуть на Саню, хотя бы подумать о ней. Никакой разницы.

Значит, он был прав? Значит, дело все-таки не в магии? Ему бы посмотреть в ее глаза сейчас и попытаться понять, прав ли он, чувствует ли она то же самое — нет, она глаза прячет. Будто боится. Боится ли на самом деле? Есть ли ей чего бояться? Есть ли ему? Футболку он надевает обратно, не обувается — зачем? Саша свой сверток собирает обратно, костер гасит, вещи подхватывает с камня, и руку ему протягивает. Неужели…

— Держись за меня и иди за мной, — почти требует она. — Нечисти всякой полно, особенно теперь, когда луна ушла. Ты же не чувствуешь, куда можно, а куда нельзя, чтобы не сожрали.

Ну вот, а он уже размечтался. Похоже, ему придется еще долго пробиваться через те стены, которые она упорно строит между ними, и отстраивать мосты, которые она пытается сжечь. Зачем она это делает? Почему она так не уверена, что ее можно любить просто так, без всяких там приворотов, просто за то, кто она, за то, какая она? Ощущение пустоты в солнечном сплетении понять получается не сразу, но все же к моменту, когда Саша его из леса выводит, он знает, что это такое. Ее отсутствие. И неважно, что она держит его за руку — ощущение, что раньше он ее чувствовал на каком-то другом уровне. Сейчас нет. Его руку она не отпускает даже после того, как из леса они вышли, даже когда они к воротам подходят, и она ему позволяет калитку открыть. Будто забывает об этом совсем. Он не напоминает — она вспоминает сама, выпускает его ладонь, краснеет лихорадочно. Жаль.

— Я в душ первая, — заявляет она. — Наверняка дымом пропахла.

Если и пропахли, то они оба, и он бы не сказал, что это плохо, но решать все-таки ей. Ваня ее взглядом провожает, не спешит в дом проходить, и по лестнице подниматься только начинает, когда она уже закрывает за собой — слышно — дверь ванной.

Когда он, в свою очередь из ванной уже выходя, заглядывает в ее комнату, она спит, совершенно по-детски обняв подушку, в свете ночника похожая на картинку. Ему хочется нарисовать ее такой, какой он ее сейчас видит — он едва ощутимо, чтобы не разбудить, целует ее в висок, прежде чем неслышно выйти и дверь за собой закрыть. Блокнот с наброском он оставляет около подушки, когда закрывает глаза. Когда открывает, когда за окном уже позднее утро, его пальцы на блокноте сжаты почти судорожно. Что ему приснилось, что заставило так сделать, он не помнит. Не знает. На кухне, когда он спускается, зевая, шум закипающего чайника — на кухне, когда он в дверях останавливается, Саша в своей пижамке с песиками, трогательная и уютная. Что на ее лице мелькает, когда она на миг к нему оборачивается, он увидеть не успевает.

— Тебе чай сделать? — спрашивает она через плечо, к чашкам тянется, не дожидаясь его «угу». — Выспался?

— Без тебя нет.

Она замирает с чашкой в руках на несколько секунд, движется после этого медленно, будто боится дернуться слишком резко и что-нибудь сломать или разбить.

— Значит, еще не сработало, — бормочет она скорее будто себе под нос, чем для него. — Должно было уже…

— Ты так не веришь в то, что мне не нужно магии, чтобы тебя любить?

Она к нему все-таки поворачивается, губы поджаты, пальцы сжаты на чашке так, что костяшки белые совсем. Неужели она себя настолько не любит? Нет, с этим определенно надо что-то делать.