Ever since we met (СИ)

Может быть, если бы она была единственной такой, или если бы это было не впервые, Сашу бы и мучили угрызения совести, но ни единой мысли по поводу того, какая она плохая, не возникло у нее, когда она вместо кабинета ОБЖ уверенно свернула в противоположную сторону, к выходу. Пятница, в конце концов, и ей правда жаль тех, кто учится в субботу, но как же хорошо не быть среди них! И как хорошо, что не среди них Ваня, который, свалив пораньше из университета, уже ждет ее с сумками с вещами, приготовленными с вечера. Она его в щеку целует коротко, забирая свою сумку — он пытается ее ей не отдать. Чего это он?

— Нет, ну наглеж, — не выдерживает он молчания, наконец. — Мало того, что не целуешь нормально, так еще и сумку отобрать пытаешься. А она тяжелая, уж ты-то должна знать, сама ее собирала.

На его возмущение почти смешно смотреть. Ваня вообще забавный, когда возмущается беспочвенно. Сумку у него Саша все же отбирает, но тут же пользуется тем, что у него освободилась рука, чтобы свои и его пальцы переплести. Недовольство его тает быстрее летнего утреннего тумана.

— Если я тебя сейчас буду нормально целовать, это затянется надолго, а нам на поезд успеть надо, — заявляет она ему, тянется, чтобы еще раз в щеку коротко чмокнуть, и тянет его за собой после этого. — Иначе плакали наши билеты. Давай, нам туда еще добраться надо. Не тормозим.

— Никогда не замечал за тобой такой торопливости, — жалуется картинно Ваня, парой шагов с ней поравнявшись. Руку ее он явно отпускать не собирается, и это ей очень нравится — они, идущие довольно быстро, вряд ли выглядят прогуливающейся парочкой, но куда-то спешащей парочкой — запросто.

— Это потому что у меня редко есть причины торопиться, а когда они есть, ты не обращаешь на это внимания, — смеется она коротко. — Давай, автобус-метро-Сапсан. Готов к путешествию?

На машине вышло бы дольше намного — они едут не на машине по итогу. Ей больше времени хочется провести с родителями, а ему не хочется с ней расставаться, если есть возможность этого не делать, да и с родителями ее он вроде бы ладит хорошо, так что почему бы и нет? Да и мама обронила будто бы невзначай, мол, Ваньке твоему тоже место найдем, если вы не захотите проводить выходные порознь. Все-таки мама многое понимает, может, даже больше, чем могло бы показаться. И Саша, если уж на то пошло, вовсе не считает, что это плохо. Да и с чего бы ей?

Белые питерские ночи закончились уже давно, на дворе октябрь, и когда Сапсан останавливается на Московском вокзале, за его окнами уже совсем темно. Саша, в дороге задремавшая, от Вани нехотя отлепляется и зевает широко, рот ладошкой прикрывая в последний момент. Ваня смеется, с багажной полки их сумки берет, обе их себе на плечо вешает, и тянет ее за собой, пальцы их сплетая уже будто бы и по привычке. Будто уже на автомате. Ей кажется в такие моменты, что он в нее влюблен не меньше, чем она в него, и от этого страшно немножко — неужели она заслуживает? Еще страшнее предположить, что не заслуживает, но он все равно любит.

Заслуживает ли Ваня ее любви, она даже не думает. Разве это надо заслуживать? Даже если да, он заслужил быть любимым уже тем, что он есть тот кто он есть. Саша в своих мыслях сама путается, когда доходит до них, и на этот раз снова, как и в предыдущие разы, решает об этом просто не думать. Просто Ваня хороший. Просто Ваня заботится о ней, и он делает это явно искренне. Просто она любит его, и все тут.

От метро идти недалеко, в кармане лежат ключи, но в дверь лучше позвонить. На всякий случай. Открывать явно идет папа — шаги тяжелые, и Саша чувствует себя снова маленькой, как до того, как она стала странной, а потом стала ведьмой, как тогда, когда в дверь звонили, и папа открывать шел, а мама ругалась шутливо, что он топочет, как слон, того и гляди, пол проломит и к соседям снизу провалится. Когда ей было года три, она и правда верила, и жутко боялась, не столько того, что папа дырку в полу проделает, сколько того, что это же падать далеко, а вдруг под дыркой не будет дивана или кровати, и он ударится. Пол, впрочем, целый до сих пор, а у папы улыбка широкая и радостная, и когда он ее ловит в объятья, а она у него на шее виснет, ощущение дома совсем как в детстве.

Совсем как в Малаховке, у Букиных. Там тоже дом, и эта мысль Сашу совершенно не удивляет. Да и с чего бы? Там ее любят. Тут, как выяснилось в прошлом году, тоже, что бы она себе ни думала до того. Почему у нее не может быть два места, что она зовет домом? Разве это плохо, что у нее не только одно?

Она так не считает.

— Опять на пороге вас держу, — цокает папа возмущенно языком, явно сердясь не на них, а на себя, когда отпускает ее, и в сторону отступает. — Проходите, а то что как не свои, не родные?