Глаза она открывает, когда за окном только начинает воцаряться предрассветная серость. Выбирается из кровати, аккуратно переползая через Алину, чтобы не разбудить, накидывает халат, в шкаф лезет — там, на полке, под ее вещами спрятанная, маленькая коробочка. Саша ее в карман сует, на цыпочках выходит из комнаты — не скрипят ни двери, ни полы. Тишина в доме почти идеальная. Уже почти шесть утра, скоро все проснутся, и дом наполнится гомоном и шорохом и стуком и прочими-прочими-прочими звуками, но не сейчас. Сейчас, она знает, до ваниного будильника пять минут, и эти пять минут она упускать не собирается. Так же тихо прокрадывается в его комнату, садится на край кровати, и смотрит на него, разглядывает, пытаясь запомнить каждую черту. Она его знает хорошо, может, даже слишком, но во сне Ваня выглядит совершенно иначе — беззащитным и нежным, открытым и таким трогательным, что почти щемит внутри.
— Доброе утро, — бурчит он, глаз не открывая, резко руку выбрасывает, и, ловя ее за плечи, тянет на себя. Саша взвизгивает от неожиданности, падая на него, не успевая даже руки выставить, чтобы не свалиться всем весом. — Ну не знаю как у тебя, но у меня доброе.
— Я тебя разбудила? — спрашивает она вместо того, чтобы ответить ему. Чувствует себя виноватой, пока он не улыбается, уставившись на нее сонным взглядом. Между их лицами считанные сантиметры, и ей стоило бы, может быть, отстраниться сейчас, выпрямиться, снова сев, но не хочется.
— Не-а, — он смеется тихо, охрипший со сна. — Я до твоего прихода проснулся, за минуту, наверное. Как знал, что ты придешь.
— Наверное, знал, — она фыркает. Изворачивается и коробочку из кармана достает. — С днем рождения, Ванюш.
— Что там? — он даже не заглядывает, вот ведь… Подарок у нее забирает, но так и держит ее за плечи, вместо того чтобы отпустить и самому посмотреть. Правда, ей кажется, если она сейчас вывернуться попытается, он отпустит. Но пытаться ей не хочется.
— Подарок, что еще, — смеется Саша. — Амулет тебе зачаровала. На удачу. Наденешь?
— А надень ты мне, — Ваня голову набок склоняет, насколько это лежа возможно сделать, и щенячьими глазками на нее смотрит. — Пожалуйста?
Ну вот что с ним таким делать? Она вздыхает, все-таки выпутываясь из его хватки, и коробочку открывает, так из его рук и не забирая. Внутри кулон на тонкой цепочке, маленький, но сил в него вбухано столько, что хватит раз двадцать от смертельной опасности его спасти. Саша правда надеется, что этого не понадобится.
Самое сложное — придвинуться и обвить руками его шею, чтобы цепочку на нем застегнуть. И сложно это потому, что Ваня смотрит на нее, даже и не думая взгляда отводить, и улыбается так, будто перед ним самое забавное зрелище на земле.
— Все, — выдыхает она, стоит замочку защелкнуться, и руки опускает. На миг все же подается совсем вплотную и в щеку его целует. — Вот теперь точно с днем рождения.
— Спасибо, — хмыкает он и коротко жмется губами к ее щеке. — Люблю тебя, сестренка.
Узел внутри завязывается еще крепче. Когда-нибудь, думает Саша, она вся сможет в этом узле спрятаться, настолько он будет большим. Настолько он перестанет в ней помещаться.
— У меня самый лучший братец, — поддевает она его, кончиком пальца тыкая в нос. Как он с ней, так и она с ним. Не стоит все портить и рушить. Лучше притвориться, лучше врать. Может, получится убедить и себя? — Давай, вставай. Я завтрак приготовлю.
Ваня руку протягивает к тумбочке ровно когда оживает лежащий на ней мобильник, как раз успевая отключить будильник после первых же нот мелодии, и тянется лениво, сонно, просыпающимся котом. Саша думает, что готова вечно на подобное любоваться — но такие мысли лучше держать при себе.
— Сваришь мне кофе? — просит он, снова щенячьи глазки строит, ну вот что за наказание на ее голову? — У тебя классно получается. Не знаю, как ты его делаешь, но у мамы он не такой.
— Обязательно, — смеется она, волосы ему ерошит, прежде чем с кровати встать. — Спускайся давай. Пока ты оденешься, я уже успею приготовить все.
Готовить, на самом деле, не так много — она в кофе закидывает щепотку корицы и пару горошинок перца, наскоро яичницу жарит, кипяток в заварник заливает уже когда Ваня за столом устраивается и ее коротко куда-то около виска целует в благодарность за завтрак, прежде чем убежать обратно к себе. Девчонок даже расталкивать не приходится — они, уже проснувшиеся, обе щурятся смешливо, узнав, куда это она успела уйти от них с утра пораньше, но не говорят об этом ни слова. Уже легче. Тетя Лена, на кухню зайдя, их четверых по очереди целует в макушку, как если бы все они были ее детьми, и Саша тянется за этой лаской короткой, видит, как Соня с Алиной тоже будто тянутся вслед — им этого не хватает сейчас очень, думает она, и от этого им и сложно. Ей тоже было сложно в первое время, хоть и иначе, а сейчас это вот незамысловатое выражение привязанности стало привычным и попросту нужным, чтобы обозначить, что они одна семья. Не по крови, не по документам даже, а все же.