Поднявшись наверх и выбирая веревку Эдика, я действительно увидел пологий заснеженный склон, но все еще боялся поверить своему счастью. На 14-часовой связи с базой я на всякий случай не стал их обнадеживать, а сказал несколько раздраженно:
— Каждый следующий взлет принимаем за вершину, а ее все нет и нет…
Только тут, при монотонной ходьбе по снегу, когда не нужно было искать зацепки, выбирать простейшие варианты лазания, организовывать страховку, я почувствовал, как я устал.
Постоянная техническая работа отвлекает от наблюдений за собственным организмом, поэтому человек выматывается до предела, не замечая этого.
На снегу после нескольких шагов человек истощает свой кислородный запас и останавливается отдыхать; навалившись руками на колено, можно опустить голову, закрыть глаза и думать о чем угодно. Вместо анализа технических сложностей наступает время анализа своего физического-состояния. Здесь начинаешь считать шаги, пытаясь пройти как можно больше до следующей остановки. Здесь замечаешь, как сильно замерзли руки и ноги и стараешься интенсивнее шевелить пальцами. Ни в коем случае нельзя давать им потерять чувствительность. Сердце бешено колотится, легкие лихорадочно перекачивают огромные массы воздуха, пытаясь высосать из него редкие молекулы кислорода, а ты в этой чистейшей, разреженнейшей атмосфере движешься медленно, как сквозь густую, вязкую массу, опутанный невидимыми сетями и обвешанный гирями. В этом исключительно сухом воздухе организм теряет огромное количество влаги, но очень пить не хочется, потому что холодно. Организм незаметно обезвоживается до опасных пределов. Есть тоже не хочется: все равно нет кислорода для окисления пищи. Водяной пар при выдохе (без кислородной маски) превращается в кристаллики льда еще в гортани и оседает на ее стенках.
Почти не возникает желания смотреть вокруг, любоваться панорамой великолепных гор. Никаких лишних движений, никаких эмоций. Короткий переход-остановка. Переход-остановка. Монотонный, бесконечный ритм.
Наконец склон стал выполаживаться. Последние камни уступили место плавно поднимающемуся чисто снежному гребню с крутыми скатами на север и юг. Верхняя видимая точка не отдалялась, как раньше, по мере подъема, а стала понемногу опускаться. Еще чуть-чуть, и глаза окажутся на одной с ней горизонтали.
Я стоял на высшей точке. Следующий шаг — начало спуска на восток. Там, в 2 метрах от меня и немного левее верхней кромки гребня, едва виднеется круглый набалдашник из светлого металла с обрывками выцветших флагов.
Все. Вершина.
Я знал, что круглый набалдашник-это верхушка триагуляционного знака, установленного китайцами в 1975 г. Тренога высотой в 2,5 м. теперь занесена полностью и оказалась ниже верхней точки снежного надува на вершине.
Признаться, какое-то честолюбивое чувство от того, что здесь стою именно я, все-таки шевельнулось в глубине души. Оно не было резким, внезапным, как не была внезапной сама победа. Слабая надежда на нее, видимо, безотчетно зародилась еще когда было принято решение о выходе нашей двойки из базового лагеря. К утру 4 мая надежда переросла в уверенность, а желание-в обязанность. Поэтому, глядя на Тибет, я не ощутил приступа бурной радости. Я подумал: «Ну вот, наконец-то. Вверх больше не надо. Можно отдохнуть. И что бы теперь ни случилось с погодой, с маршрутом и даже с нами, — все равно, русские побывали на Эвересте».