Эверест-82

Евгений Игоревич, не слишком склонный понимать шутки в такой ситуации, начал подробно объяснять, что этот пупырь и нужно заснять, а также снять окружающую панораму и прочее. При этом даже не поздравил с победой.

Сегодня, кажется, четвертое мая. Время — четырнадцать сорок?

Да, Да. Нет. Сейчас четырнадцать тридцать пять.

Понял. Четырнадцать тридцать пять.

Как вы себя чувствуете? Где Эдик?

Нормально. Эдик подходит.

Уже после нашего разговора Леша Трощиненко крикнул в микрофон:

— Поздравляем от имени хоздвора!

Я специально не дошел до треноги, чтобы заснять девственный снег и подход Эдика. Однако не успел я настроить камеру, как Эдик, несмотря на мои просьбы, не останавливаясь и почти наступая на меня, прошел к треноге и плюхнулся рядом, испортив мне весь сюжет. Пришлось снимать так, как есть.

Эдик попросил рацию и не спеша поговорил с базой. Потом по моей просьбе снял два плана «Красногорском», потом я достал «Смену-символ». Облака к этому времени поднялись настолько высоко, что окрестных вершин совсем не было видно. Иногда просвечивала Лхоцзе. На севере — необозримые коричневые пространства Тибета, на юге-сплошная облачность.

Безусловно, я был счастлив. Оттого, что зашел, оттого, что первый. Здесь была гордость и за успех экспедиции, и за славный ленинградский альпинизм, до обидного малочисленно представленный в Гималаях. Рад, что обошелся-таки без кислорода и до сих пор в хорошем самочувствии и при ясном сознании. Но все эти мысли толпились в глубоких подвалах мозга, подавленные конкретными делами: радиосвязь, кино и фотосъемка.

Будь я человеком более эмоциональным, может быть, воздел бы руки к небу, крикнул бы или заплясал. Впрочем, на высоте обычно нет сил для этого. Во всяком случае, посидел бы в задумчивости, прислушиваясь к ощущениям и наслаждаясь счастьем. Но работала стандартная программа-быстро сделать необходимое и вниз. Вниз без оглядки. Кажется, мы даже не поздравили друг друга. Хорошо, что Эдик, думая дальше сегодняшнего дня и не озабоченный назревающей ситуацией, остановил меня на спуске:

— Что ты скажешь, когда придешь домой? Ведь тебя спросят: камень привез?

Я на лету подхватил эту богатую мысль и накидал в рюкзак несколько килограммов известняка.

Спуск начали через час, в 15:35.

Пошел снег.

Мы и без того шли медленно, а когда стало скользко на скалах, вовсе поползли. В 16 часов я понял, что мы можем крупно заторчать: при таком темпе засветло не успеем вернуться на 8500. Сказал об этом Эдику. К моему изумлению, он почему-то заговорил о том, что в 40 м. ниже у нас лежат молоток и крючья. До сих пор я даже отдаленно не представляю, что он хотел этим сказать.

В конце концов я вытянул из него формальное согласие.

— Ну ладно, свяжись, — сказал он, явно не одобряя мое решение.

Я вызвал Иванова. База была на прослушивании.

А вы где находитесь, как ты оцениваешь?

Думаю, около восьми восемьсот.

Ну что же, осталось триста метров по высоте, времени у вас еще два с половиной часа — успеете.

Я почувствовал себя виноватым в том, что без причины беспокою людей, и стал оправдываться: