Эверс Охотники на дьявола

— Нет. Мне не хочется.

— Почему не пойти? Вся деревня там будет.

— Моего отца тоже не будет.

Франк рассмеялся.

— Твоего отца?.. Хочешь, я дам ему двадцать крон, и он пойдет.

Вся кровь бросилась в голову девушки. Но Франк не унимался.

— Ты не веришь, что он пойдет?

Она встала и посмотрела прямо в глаза.

— Я знаю, что он пойдет за деньги, я знаю, что ради них он готов на все. Я знаю также, что он взял с тебя деньги за… за… меня! Но он — мой отец, и я ничего не хочу больше слышать. Замолчи!

Ее грудь высоко подымалась, она задыхалась от гнева. Такой она ему нравилась очень, и он продолжал ее мучить. Наконец девушка не выдержала и разрыдалась.

— Что тебе нужно от моего отца? Чего ты хочешь от этого противного Американца? Разве тебе мало меня?

— Ты пойдешь со мной сегодня? — спросил он вместо ответа.

Она молча кивнула головой.

* * *

Франк Браун поднялся к себе. Он был очень недоволен собой: зачем он мучил эту бедную девушку?!..

Он был владыкой в Валь-ди-Скодра; он держал в своей власти злобного Пьетро Носклера, а через него — всю деревню; его кошелек подчинял его воле скупого Раймонди, а взгляд его — девушку, любившую его. В самом деле, он был здесь владыкой.

Франк громко усмехнулся. Он отчетливо сознавал, что ему недоставало лишь веры… Он позвал Терезу.

— Тереза, ты можешь всему верить? И если я скажу тебе, что солнце свалится с неба, — ты поверишь? Или, что у меня на голове ползет червь, — ты тоже поверишь и даже увидишь его?!

— Ты болен…

— Нет, не я — вы больны: ваша вера — болезнь. И я ничего так страстно не желаю, как заразиться ею; но я иммунизирован от нее. Ты одна можешь помочь мне.

— Возьми же мою жизнь! — прошептала Тереза.

Он вскочил и оттолкнул ее.

— К чему мне твоя жизнь? Мне нужна твоя вера, горячая вера! Дай мне силы поверить в самого себя, — и я сам буду чудодеем, который вознесет тебя на небеса!

— Я верю в тебя! — сказала она.

— Да, ты веришь в меня. Все вы верите в меня. Но отчего я сам не могу уверовать? Скажи мне, владыка ли я, если весь мир говорит это?

— Ты — владыка!

— И ты веришь в меня? Больше, чем в Бога, чем во все остальное на свете?

— Я верю в тебя одного!

Он зашатался, ноги его подкосились, и он свалился на кровать.

— Моя возлюбленная! — прошептал он…

* * *

— Уже восемь часов. Мы ведь собирались на бой с дьяволом к Пьетро.

Он посмотрел на нее.

— Ты хочешь идти туда?

Она засмеялась.

— Разумеется, с тобой!

Они пришли, когда все были уже в сборе. На этот раз Пьетро Носклер постарался украсить несколько свой сарай: со всех поперечных балок спускались фонари; на массивных столбах торчали четыре факела, а на стенах и балках висели огромные картонные щиты с изречениями из Священного Писания.

Все пели великопостную молитву. Одни сидели, другие стояли, третьи молились на коленях. Музыканты сидели в левом углу, и их инструменты, издававшие отвратительные звуки, покрывали и заглушали друг друга.

Пение кончилось. Американец взял у стоявшего позади него портного Ронхи молитвенник, раскрыл его и вернул портному, и последний, запинаясь, водя пальцем от слова к слову, прочел указанное ему место. Все пали на колени и воскликнули: «Аминь!»

Затем Пьетро спросил, не чувствует ли кто-либо потребности «поведать душу?»

Немедленно поднялся рыжеволосый Скуро и в сотый раз рассказал, как он раньше был пьяницей, и как его осенила благодать. Не успел он окончить, как встала Матильда Венье. Она протискалась сквозь ряды молящихся, бросилась на колени перед образом Христа и, плача навзрыд, долго молилась. Потом встала и обратилась к собравшимся.

— Я должна вам поведать свою душу! — воскликнула она. — Вся моя жизнь была сплошной цепью грехов. Меня крепко держал дьявол в своих когтях, но святые молитвы брата Пьетро сломили силу злого духа.

Молитесь за меня, возлюбленные братья и сестры. Да простятся мне мои грехи! Мое второе дитя, Фиаметта, — не дочь моего мужа, Мариана Венье, а дочь жандарма — Алоиса Дренкера.

Иди сюда, Фиаметта! Пусть все видят тебя, плод моих прегрешений! — и с этими словами она схватила за волосы восьмилетнюю девочку.

Испуганный ребенок ухватился за платье отца, плакал и кричал, а мать с силой тащила и толкала вперед.

— Вот живое напоминание о греховных объятиях! О, братья и сестры! Простите меня! Молитесь со мной о прощении мне великих грехов!

Всплеснув высоко поднятыми руками, она тяжело опустила их на худенькие плечики ребенка.

— Становись на колени, мерзкий ублюдок, и молись о прощении грехов твоей матери.

Венье стоял, разинув рот, и почесывался. Все устремились вперед, давили друг друга и с любопытством вытягивали шеи, чтобы лучше видеть супругов Венье и ребенка, плод грешной любви.

Наконец, Американец приступил к молитве. Все опустились на колени и вторили словам молитвы. По окончании ее он приказал всем подняться и начал свою проповедь.

Это были все прежние убогие мысли, но Франк Браун чувствовал за ними скрытый огонь, который вот-вот прорвется наружу ярким пламенем… Он слышал шум ветра и ждал, когда в этой душной, тяжелой атмосфере разразится страшная буря.

На мгновение Американец умолк и вдруг торжественно воскликнул: