Эверс Охотники на дьявола

Что ты делал до сих пор в Валь-ди-Скодра? Ты проповедовал веру, меж тем как здесь нет ни одного неверующего. Ты говорил о покаянии, меж тем как они задолго до твоего появления раскаялись в грехах. Ты заставлял их каяться в грехах открыто, перед всей общиной, а думаешь, что этого довольно для Господа?

Ты убедил их отказаться от вина — бесспорно, это благое дело. Но верь мне, Пьетро, Бог требует большего. И те, кого ты учишь, тоже отвернутся скоро от тебя, они тоже ждут от тебя большего. Ты требовал от них борьбы с дьяволом и обещал им изгнать его. Но каким орудием? Молитвой и пением? Помни, Пьетро, дьявол не боится молитв и песнопений, и если ты хочешь одолеть его, то избери более действительное оружие!

Апостол Павел сказал: «Я бичую и изнуряю тело свое….»

Вот — путь, который нам указали святые!

Итак, возьми бич и истязай свое тело, Пьетро Носклер, ты же пророк Илия!

Франк Браун умолк.

Американец не отрывал от него глаз; он шевелил языком и губами, но не произносил ни звука, — казалось, он потерял способность речи. Наконец, с большими усилиями, запинаясь, он проговорил:

— Скажи… скажи… кто ты?

— На, выпей, глупая скотина! Кто я — не твое дело, болван! Подумай хорошенько над тем, что я тебе сказал, — для твоей башки вполне хватит.

Они встал и собрался уходить.

— Вот еще что я хотел сказать тебе, Пьетро. Тебя учили в Пенсильвании, что алкоголь — вредный яд, и что в нем сидит дьявол, — совершенно верно!

Он наполнил стакан и отпил глоток.

— А теперь, мой пророк, прими из моих рук яд сатаны! Приложи свои губы туда, где я отпил.

Американец вскочил и оттолкнул его.

— Нет, нет, не хочу! Убирайся! Оставь меня!

— Я знаю, Пьетро, что ты не хочешь. Но ты должен. Слышишь: ты должен!

Он протянул свой стакан.

Дрожащими руками поднес его Пьетро ко рту, отпил глоток и выплюнул. Губы его жег адский огонь.

— Ты должен выпить!

И мистер Питер пил.

Его ноги подкашивались, глаза выходили из орбит. Ему казалось, будто он глотал расплавленный свинец.

— Прекрасно! — сказал Франк Браун. — Спокойной ночи! И вышел.

* * *

Пьетро Носклер съежился на корточках в своем углу. Его ноги дрожали и отказывались служить. «Он отравил меня!» — стонал Пьетро. Подползши на четвереньках к столу, он поднялся с трудом, взял бутылку и ударил ею об угол стола.

Внутри у него все горело. Его тело пухло, превращалось в огромный шар, в котором, оскалив зубы, сидел сатана, громко ржал и кувыркался. Пьетро чувствовал, как дьявол стянул его внутренности, рванул вниз голову и поднял колени до самых плеч.

Он лежал здесь, как шар: в таком виде дьявол хотел докатить его к морю и затем вытолкать все глубже и глубже, в самый адский огонь. Там он лопнет, и Вельзевул выскочит из него с сатанинским хохотом, и окружит его со своими товарищами…

Собрав последние силы, Пьетро упал на колени:

— Боже, сущий в небе, помоги слуге Твоему, Илии!

В этот момент сатана подскочил, как мяч, к самому горлу Пьетро. Он давил и душил его и, наконец, широко раздвинув ему челюсти, издавая отвратительное зловоние, он выпрыгнул между зубов, испуганный именем Господа Бога…

Перед домом гремел резкий, грубый голос жандарма. Франк Браун подошел к окну. Алоис Дренкер держал повода, а в седле сидела старая, искривленная нищая, Сибилла Мадруццо.

— Что с нею? — спросил Франк.

Жандарм замахал в знак приветствия рукой.

— Ничего! Она моя старая приятельница, и каждый раз, когда я приезжаю в деревню, я подвожу ее на лошади. Так немного легче ее больным старым костям.

Слуга и Тереза помогли старухе слезть с лошади, и Алоис Дренкер вошел в ресторан.

Когда Франк Браун спустился вниз, жандарм встретил его очень шумно. Он заявил, что никогда не забудет ночи, в которую его перепили.

Чтобы перевести разговор на другую тему, Франк Браун спросил:

— Вы сказали, что старая нищая — ваша приятельница….

Дренкер засмеялся.

— Сибилле на вид можно дать 80, 100 и даже 120 лет. А между тем, она совсем не так стара… Когда-то трое удалых стрелков были изрядно влюблены в нее.

— Расскажите же, как это было? — попросил Франк.

Дренкер начал рассказывать громко, поспешно, короткими, отрывистыми фразами.

— Это было лет 30 тому назад. Мы стояли в Бонне и были все трое лучшими друзьями в мире. Уссоло и я были унтер-офицерами, а Раймонди — уже фельдфебелем. Они оба были из Валь-ди-Скодра, и когда они отправлялись в отпуск, я приезжал сюда с ними: своего дома у меня не было. Когда мы являлись в деревню, мы, разумеется, становились центром всеобщего внимания; но мы были без ума от Сибиллы, и каждый из кожи лез, чтобы понравиться ей. Однако никто из нас не решался открыться в этом ни своим друзьям, ни самой девушке. Каждый строил свои планы, но никогда не делился ими. Мы все писали ей, и она отвечала, но всем троим вместе.