Everything I am

Мы ложимся — я даже не пытаюсь казаться невозмутимым и молча зарываюсь лицом в подушку, вдыхая запах хвойного масла и его волос. А потом отодвигаюсь на край, стараясь не думать о том, что хочу его. Так хочу, что в ушах звенит. Но не можем же мы… вот прямо сейчас…

Его рука ложится мне на талию, притягивая ближе, и я чувствую, как меня пробивает дрожью. Он слишком давно меня не обнимал. Слишком давно. Я прижимаюсь к нему плечами, спиной, бедрами, даже ногами. Кажется, я почти могу кончить только от этого. Его губы касаются моей шеи — это больше, чем я могу выдержать, стон вырывается сам по себе. А его чуткие пальцы уже скользят по моим ребрам, по животу, пробираются в плавки — и обхватывают член. Я тут же закидываю руку назад, притягивая его, ощущая напряженные мышцы спины и то, как сильно он прижимает к себе мои бедра. Несколько движений — и я кончаю, вцепившись зубами в подушку, чувствуя, как горячо глазам. Он продолжает удерживать меня — и как только способность двигаться возвращается, я трусь об него, показывая, что все чувствую. Призывая разделить удовольствие. Он с присвистом втягивает воздух, пока я неуклюже сдергиваю с него боксеры. Мои трусы отправляются следом, а потом он начинает разминать тугое кольцо моих мускулов теплыми пальцами. Он давно во мне не был — может быть больно, но я не боюсь. С ним я ничего не боюсь — главное, чтобы он был. Одна ладонь массирует мои ягодицы, время от времени возвращаясь к входу, другая лежит у меня на груди — ему, наверное, слышен стук моего сердца. Наконец даже от этой подготавливающей ласки я ощущаю, что по телу снова проходит дрожь возвращающегося возбуждения. Как он может сдерживаться так долго? Я подаюсь назад, чтобы встретить горячий член, прижатый к моей пояснице, и слегка подтягиваюсь вверх, чтобы ему было удобнее.

— Lubricus, — тихо произносит Снейп около моего уха. Ух ты — оказывается, для случаев, когда нет сил оторваться друг от друга, существует заклинание… Мысль обрывается, когда он начинает проникать в меня — медленно, почти не шевелясь. Наверное, я весь слишком напряжен, и внутренние мышцы не расслабляются, но Снейп не торопится. Почти не двигается вперед-назад и лишь изредка на дюйм увеличивает глубину. Я бы крикнул ему не стесняться, но горло перехвачено спазмом. Не хочу, чтобы он подумал, что я готов разреветься. И потом — наверное, если он войдет одним движением, боль будет нестерпимая. Это больше чем первый раз. Это — первый раз после того, как я решил, что больше мне никогда не доведется испытать подобное с ним.

Когда он, наконец, оказывается внутри полностью, я уже не могу дышать. Наверное, это худшее из того, что можно сделать: разве во время секса надо разговаривать…

— Скажи мне еще раз, — прошу я срывающимся голосом, невидящими глазами глядя на каминное пламя. — Пожалуйста.

Он долго молчит, чуть покачивая меня — лишь тень настоящих движений, но по телу разбегаются мурашки. Я уже перестаю ждать ответа, когда его губы касаются моей щеки:

— Ты мой. Пока этого хочешь.

— Я могу… хотеть всю жизнь, — уточняю я, пытаясь выровнять дыхание, потому что тело наконец освоилось с вторжением, и амплитуда наших движений постепенно возрастает. — Как тебе… такой вариант?

— Посмотрим.

* * *

Глубокой ночью меня вдруг выбивает из сна ужасающая мысль. Я вздрагиваю — и на мое бедро немедленно опускается рука:

— В чем дело?

— Ты не спишь? Почему? Поздно же?

— В чем дело? — повторяет он, не давая мне завозиться и перевернуться, чтобы спрятать лицо — оказывается, я уснул на его руке, и теперь Снейп удерживает и рассматривает меня. Темнота неполная, угли еще не дотлели, и его глаза кажутся огромными на светлеющем пятне лица.

— А тебе не станет скучно со мной? — выдаю я на одном дыхании. Он фыркает и ослабляет хватку, опуская голову на подушку. Я не хочу вырываться и тоже ложусь, пристально глядя на его профиль. — Северус?

— Разумеется, станет. Я безумно скучал весь этот год, — замечает он саркастично и привлекает меня ближе.

— Очень смешно, — несколько обиженно отзываюсь я.

— Мне тоже. Спи.

* * *

Около десяти утра я поднимаюсь в Гриффиндорскую башню, чтобы собрать вещи. Что ж — по крайней мере, я остаюсь в Хогвартсе на последний год. Только Симусу не стоило напрягаться и переезжать — потому что я все равно не буду здесь ночевать. А тем, кто попробует комментировать мои вечерние аппарирования домой, орден Мерлина прижжет языки. Пусть стараются — ничто не имеет значения, кроме второго билета в двухместное купе на сегодняшний поезд. Его принесла сова с утренней почтой.

Дамблдор промолчит — это я еще вчера понял, Малфой теперь тоже змея с вырванными зубами, а друзья поймут.

Дверь в спальню закрыта. Я удивленно усмехаюсь: догадываюсь, конечно, почему, но куда они умудрились выгнать Дина? Я стучу.

— Кто? — раздается из-за двери непроснувшийся голос Рона.