Everything I am

Я помню мистера Гитлера в юности, мне доводилось бывать в Дурмштранге с лекциями. Невзрачный студент с неукротимой жаждой знаний. С его стремлением к контролю над человеческой цивилизацией мы столкнулись значительно позже. К этому времени он был исключен из школы за попытку убийства. Он не остался в магическом мире, предпочтя сконцентрироваться на достижении контроля над магглами. Создал легенду, позволившую ему обойтись без прорех в биографии, кажется, приписал себе обычное школьное образование — и содрогнулась вся Земля.

Вот и ответ на ваш вопрос, мисс Грейнджер: маги не считают своим долгом защищать магглов, поскольку именно из их среды рождаются самые Темные маги. Мы не можем не обучать детей с магическими способностями, рожденных в маггловских и смешанных семьях, это означало бы по сути отрезать магглорожденным дорогу к обучению и развитию их главных талантов. Как итог, они знают о существовании нашего мира и оказываются сильнее и конкурентоспособнее в том, из которого вышли.

Гермиона краснеет, а я прислушиваюсь к шепоту, раздающемуся с парты Малфоя.

Бинс продолжает, видимо, увлекшись:

— Именно эту ситуацию когда-то предсказывал Салазар Слизерин, предлагая ограничить таким детям доступ к обучению в Хогвартсе. Не нужно далеко ходить за примером его, как ни печально это признавать, правоты. В наше время жив волшебник, который происходит из маггло-магической семьи и является сильнейшим из ныне живущих, с самой яростной жаждой власти, какую видело наше общество. Магглы пока не знают его имени, но мы знаем. Это…

— Волдеморт, — я произношу это вслух, негромко, но в тишине класса звучит как удар грома. Однокурсники рефлекторно вздрагивают и оборачиваются на меня, зато Гермиона не услышала, как Малфой радостно шептал: «Ату грязнокровок».

Бинс тоже вздрагивает — полупрозрачные плечи приподнимаются — и находит меня взглядом:

— Именно, мистер Поттер. Том Марволо Риддл, известный как Сами-Знаете-Кто, сопоставимый по своему разрушительному могуществу с Гитлером, но многократно превосходящий его. Есть лишь два отличия между ситуацией тридцатых годов маггловского прошлого столетия и той, что мы имеем несчастье наблюдать сейчас. Том Риддл учился в Хогвартсе — и пока не объявил нашему миру открытой войны. Хотя нельзя надеяться на то, что этого не произойдет.

— Нельзя, — соглашаюсь я ровным тоном, — так же как нельзя рассчитывать, что он вдруг сам собой исчезнет. Волдеморт яд принимать не станет. Он тварь живучая.

Вот теперь и правда стало тихо. Бинс конвульсивно сглатывает призрачным горлом, тон его становится резким:

— Мистер Поттер, не стоит называть Темного волшебника по имени в стенах школы.

— Почему? — я с интересом поднимаю брови, — нам все равно придется начать это делать, когда мелкие стычки перерастут в масштабные военные действия. Я думаю, вряд ли вы мне это запретите, учитывая наше с ним давнее… знакомство.

Взгляды окружающих делаются откровенно испуганными, и я усмехаюсь:

— Извините, — я сам не понимаю, что на меня нашло, — просто вы, сэр, говорили о войнах, и так настойчиво использовали прошедшее время… А наша главная война еще впереди.

Тихо. Так тихо, что залети в класс муха, ее можно было бы сбить заклятьем на звук жужжащих крылышек, не поднимая головы.

— Может быть, вы и правы, мистер Поттер, — произносит наконец призрак, — может быть, вы и правы. Что ж, в таком случае, будет, я думаю, небесполезно поговорить о стратегии и тактике именно человеческих войн, то есть войн магов и магглов с Темными волшебниками. А тема восстаний разумных шипокрылов на Суматре может подождать. Как вы на это смотрите, господа?..

* * *

Когда мы выходим из класса, к нам пробирается, работая локтями, Парвати. Она мечтательно улыбается, глаза смотрят с необычным, почти кокетливым выражением:

— Гарри, браво! Тебе удалось заставить Бинса прочитать увлекательную лекцию! Я и не подозревала, что на Истории Магии можно делать что-то кроме того, чтобы спать и играть в «отбери замок».

Конечно, я должен сказать что-то другое, но я интересуюсь:

— Во что играть?

— В «отбери замок», — говорит она все еще радостно, — это такая игра для двоих. Зачаровываешь пергамент, расчерчиваешь на две части и начинаешь рисовать крепость, а противник пытается таскать у тебя кирпичи. Ну и ты у противника тоже.

— А смысл в чем?

Она фыркает:

— Ну, кирпичи сами ложатся на стены, твоя задача — похитить их у противника как можно больше, да еще свои нарисовать. Кирпичи противника у тебя будут одного цвета, а те, которые сам сделал — другого, и если кирпичей противника больше, чем твоих собственных, вы начинаете… — договорить ей не удается.

— Ясно, — возмущенно говорит Гермиона, хватая меня за руку, — это даже хуже, чем взрывающиеся карты и дурацкие уничтожающие друг друга шахматные фигурки. Ну-ка, пошли отсюда.

Она решительно оттесняет Парвати в сторону и тащит меня за собой. Рон пыхтит где-то за спиной. Поворот, поворот, еще один — Гермиона буквально впечатывает меня в стену:

— Гарри, ты с ума сошел? Зачем ты заговорил на Истории Магии про… про Волдеморта?