Рон сдавленно сопит, но она игнорирует его мнение:
— Ты что, хочешь, чтобы у Малфоя сотоварищи появился еще один повод тебя оскорблять? Ты понимаешь, что тебе не хватает сейчас только репутации потенциального Темного волшебника?
— То есть?
— Ты тоже из магглорожденных, Гарри, пусть и наполовину! С явными талантами и способностью увлекать за собой других!
— А ты полностью маггла, — я выдергиваю руку и гневно смотрю на нее, — так что теперь, ждать, пока ты начнешь крестовый поход за властью над вселенной?
— О, — вырывается у Гермионы, — Гарри, в чтении твоих исторических романов определенно есть смысл!
— Бесспорно, — злость уходит, и я вздыхаю, — Гермиона, если даже Малфой решит объявить меня новой угрозой Хогвартсу, едва ли он устранит Волдеморта, чтобы расчистить мне путь к этому почетному званию. А коль скоро убивать Волдеморта
— Ты же нарочно это сделал, чтобы я Малфоя не слушала, — грустно улыбается Гермиона, — думаешь, я не поняла?
Я растерянно хлопаю глазами.
Гермиона смотрит на мое выражение лица, а потом обнимает, щекоча пушистыми кудрями мою щеку. Рон тоже кладет руки нам на плечи, и мы долго молчим.
— Ладно, — вздыхает, отрываясь, Гермиона, — идемте на обед, что ли. Кстати, Гарри, ты как-то слишком уж уверен в том, что тебе предстоит убить Волдеморта — именно тебе и чуть ли не в одиночку. Мы этого не допустим. Да и Дамблдор…
— Нет.
Я говорю это коротко, но твердо, и они возмущенно смотрят на меня:
-Что — «нет»?
— Дамблдор не сможет изменить судьбу и избавить меня от пророчества. Он все-таки не Бог и даже не Мерлин. А вам я этого сделать не позволю. Это не ваша судьба и… и вам незачем знать о том, что это — жить с подобной ответственностью.
Они собираются что-то возразить, но я выставляю перед собой ладони:
— Не надо.
Потом поворачиваюсь и ухожу, чувствуя, что горблюсь. Но никак не могу заставить себя распрямить плечи.
* * *
Мы обедаем в давящей тишине. Поскольку места рядом свободны, это не слишком заметно, но выносить молчаливое неодобрение все равно тяжело.
Я сказал им то, что не раз и не два обдумал за этот год. Сказал, что не обреку на необходимость совершить убийство или участвовать в убийстве. Как ни рассуждай, а это для меня единственно возможное решение, и не имеет значения, насколько оно нравится моим друзьям.
Я тянусь за солонкой и машинально перехватываю чей-то взгляд от преподавательского стола. Дамблдор.
Ну разумеется, все, что мной сказано или сделано, тут же становится ему известно. Кто-нибудь да доложит.
Если только речь не идет о Снейпе. Я перевожу взгляд с лица директора на его фигуру в черном, на овал лица, обращенный к сидящей рядом профессору Вектор. Глаза Снейпа опущены, в облике сквозит безразличие, граничащее с брезгливостью. Интересно, если он настолько не выносит человеческого общества, почему не ест у себя?
Хотя тогда уместен и другой вопрос: почему он соглашается заниматься с учеником, который раздражает его больше всех остальных, вместе взятых. Или я себе льщу?
Чтобы сделать мои реакции совершенными?
Поттер как оружие?
Так или иначе, от Снейпа Дамблдору информация обо мне не поступает. Иначе тот, конечно, уже вызвал бы меня к себе для того, чтобы допросить… тьфу, поговорить о боли в шраме.
Странно все это.
А если воспоминания о боли в шраме теперь так четко будут ассоциироваться с мастурбацией… И при этом я буду так пялиться на него…
Одна надежда, что с окклюменцией дела пошли на лад. Утешает.
Я вздрагиваю раньше, чем осознаю, что произошло. Когда глаза Снейпа перехватывают мой взгляд, я не сразу понимаю, что отвечаю хмурому вопросу, написанному в чертах его лица.
Я не смог бы сформулировать этот вопрос, даже если бы меня предложили озолотить, но я знаю, как на него ответить.
Я наклоняю голову и беззвучно шевелю губами: «Добрый день».
Он практически незаметно пожимает плечами. И отворачивается.
Естественно. Он же ни о чем не спрашивал. А я не отвечал.
И вообще, какого черта я с ним поздоровался?
Кажется, однажды ситуация в таком роде уже имела место. Причем сравнительно недавно. А мне кажется, что это было в прошлой жизни.
* * *
Коридоры Хогвартса. Ночью, когда под сводами замка умолкают голоса, бесчисленные галереи кажутся древнее и величественнее. Слагающие их камни могут каждый рассказать историю своего создания — их грани, обтесанные руками канувших во тьму лет людей, напоены памятью о минувшем. А над Школой Чародейства и Волшебства время, кажется, не властно.
Я бесшумно ступаю по каменным плитам коридоров, наслаждаясь одиночеством и чувством полузабытого покоя. Мантия-невидимка скрывает меня от любого, кто мог бы попасться навстречу, будь то Филч, Миссис Норрис или профессор Зельеварения.