Everything I am

— Мы же ждали этого, — отвечаю я тихо, осторожно косясь на преподавательский стол: Дамблдор, нахмурясь, изучает ту же страницу «Пророка», которую Гермиона только что просматривала. Он не глядит на нас, но я вдруг чувствую острую потребность исчезнуть. Пока он не пригласил меня побеседовать. На фоне моего вчерашнего заявления Бинсу директор вправе пожелать, чтобы я был осторожнее в выражениях…

А вот не буду. Не желаете сеять панику, профессор Дамблдор? А я не желаю прятать голову под крыло. Лучше знать и быть готовыми к нападению — хоть Хогвартс и не здание Главной библиотеки Британии, все равно.

Чего мы ждем? Ну чего? Нас провоцируют начать войну — а мы делаем вид, что ничего не происходит.

Я ловлю себя на том, что слишком сильно сжимаю пальцами чашку с какао — тонкие стенки вот-вот хрупнут.

Подавив желание запустить ею в стену, я осторожно ставлю ее на стол. Нет уж. Без сцен.

Завтракаем мы кое-как, да и не только мы. Оглядевшись, я думаю о том, что домовые эльфы, должно быть, расстроятся сегодня — потому что за обе щеки уплетают только младшие курсы, не читающие газет и не прислушивающиеся к разговорам старших. Им-то что — у них лето на носу, даже экзамены не могут омрачить такой радости.

Потом мне неожиданно приходит в голову соображение о том, что этот ночной пожар, озаривший все передовицы как маггловского, так и магического Лондона, может быть сигналом к атаке. Хорошо бы эта мысль посетила не только мою голову. Я снова смотрю на директора.

Дамблдор выглядит помрачневшим, словно туча набежала на безоблачное майское утро. Он медленным взором обводит присутствующих, скользит глазами по факультетским столам, особо внимательно разглядывая слизеринский, а потом находит глазами меня.

Ну вот, я так и знал.

Однако Дамблдор не делает мне никаких тайных знаков, он просто чуть склоняет голову, и я, вспыхнув, склоняю ее в ответ. Я забыл поздороваться!

Мы безрадостно поднимаемся из-за стола, прихватив по булочке с корицей, и выходим из Большого зала. Мне совсем не хочется идти на уроки, однако их, конечно, никто не отменял.

Ладно, тогда хоть сходить умыться — голову не отпускает давящая тяжесть, верный признак приближающейся мигрени. Я киваю друзьям и говорю, что догоню их. Потом направляюсь по коридору к ближайшей туалетной комнате.

Может быть, мне просто слишком жарко — если намочить волосы, лоб перестанет жечь?

Понимание происходящего настигает меня слишком поздно. Мысленно успев порадоваться, что недалеко ушел от Большого зала, я прислоняюсь к стене и сползаю по ней, оседая на пятки. Может быть, кто-то из учителей увидит меня…

На пределе слуха раздается удар колокола, возвещающий начало урока.

Никто не увидит.

Мир взрывается ослепляющей болью.

Том Риддл — Лорд, мать его, Волдеморт — явился на обещанную «следующую встречу».

«Гарри…»

Наждак по оголенным нервам. Я не трачу сил на ответное приветствие — это я успел усвоить из уроков окклюменции. Говорить — значит лишаться энергии.

Мало, занятий было слишком мало, мне не суметь поставить Зеркало сейчас, когда от этого зависит жизнь… Вполне возможно, что не только моя.

«Гарри, ну же… невежливо отворачиваться от собеседника…»

Ледяная насмешка и бешеная злоба. Я тщусь раскинуть тонкую, как шелк, защиту заклятия, закрыть сознание от его грубого, как удар кулаком по двери, натиска.

Он рвет Зеркало, как только я начинаю расширять его.

Боль в шраме становится такой, что я забываю собственное имя. Но мне нельзя терять сознание… Я до сих пор не знаю, сможет ли он что-то выведать, пока я буду в беспамятстве…

Реальность плавится в пытке, и я, наверное, всхлипываю от боли — но не слышу себя. Я поглощен ощущением, что меня режут на куски.

«Какого черта тебе надо?» — я не задаю этого вопроса, его задает моя корчащаяся от боли физическая оболочка.

«О, совсем немного… Всего лишь крупицы информации…» — Волдеморту все же удается втянуть меня в диалог, и он бесплотно усмехается.

От этого омерзительного ощущения на секунду проясняется перед глазами. Я не желаю, чтобы это… существо копошилось в моем рассудке! Я делаю попытку поднять голову и еще раз сконцентрироваться.

«Imago!»

Полупрозрачная серебристая вуаль Зеркала возникает перед внутренним взором, и я прилагаю все усилия, на какие способны тело и рассудок, чтобы уплотнить ее, сделать непробиваемой.

Волдеморт шипит, как клубок разозленных змей, и обрушивается на заклинание со всей яростью.

«Ты все равно не устоишь, гриффиндорец, — я предпочел бы лишиться слуха, чем слышать его в себе, — дурацкие принципы чести, вбитые за шесть лет, тебя не спасут… Мне нужен Орден имени дамблдоровской птички… его состав… его схроны… ну же, мальчик, не упрямься…»