Харитонов крепко-накрепко привязан временем к эпохе 60-70-х, эпохе навсегда потерянного советского «рая», эпохе «застоя», которая, вопреки названию, стала началом возрождения русской культуры. Харитонов мог появиться и существовать только тогда, в той стране, в той Москве и только тогда он мог стать тем явлением, которым стал, находясь в достаточно удобном, конформистски-комфортабельном положении «подпольного жителя». Тоскливо-гнетущая атмосфера официоза и полуобвалившаяся уже к тому времени соцреалистическая романтика стали питательной средой возникновения и развития перевернутой (анти)эстетики его произведений (1:11).
Харитонов, действительно, «поймал дух времени, гниения и распада поздних брежневских лет»[819]
, и, читая «Под домашним арестом», мы встречаем не только пронзительные описания вечных человеческих чувств (любви, тревоги, страха), но и множество характерных знаков, примет и, если угодно, «симптомов» эпохи «длинных семидесятых». А как справедливо указывал Фредрик Джеймисон, «запись симптома никогда нельзя запланировать заранее, она должна состояться постфактум, косвенным путем, стать результатом неудачи или измеримого отклонения реального проекта, обладающего содержанием»[820]. Намеревавшийся говорить о предметах очень специфических (перипетии мужской однополой любви, ландшафты столичного художественного «подполья»), в итоге Харитонов оказался создателем одного из самых тонких и самых точных свидетельств обо всей позднесоветской жизни. Во многом неприглядная (а зачастую и откровенно убогая), жизнь эта нашла своеобразное оправдание в произведениях Харитонова, оказалась «эстетически завершена» в его страстных и сложно сконструированных текстах. Убедиться в магии харитоновских текстов не трудно и сегодня, спустя много лет после их написания (достаточно открыть книгу «Под домашним арестом» практически на любой странице) – но гораздо труднее понять, как эта «магия» работает, за счет чего она возможна и чем обусловлена. Если нам удалось хотя бы отчасти ответить на данные вопросы – мы сочтем наш труд не совсем напрасным.