Евгений Шварц. Хроника жизни

1 июня Шварц, уже знавший о результатах худсовета по сценарию, отвечает: «Дорогой Григорий Михайлович — я все ещё лежу, таков приказ врачей. После Вашего отъезда сделана была третья кардиограмма. Дембо и Резвин устроили у меня нечто вроде консилиума и, сопоставляя все данные, пришли к заключению, что инфаркт все-таки был. Четвертая кардиограмма показывает улучшение. В пятницу, третьего, предстоит ещё одна. Резвин обещает, что разрешит перебраться в Комарово, если будет она пристойна. А Дембо решительно заявил по телефону, что об этом и думать нечего. Вот тут и решай. Я-то убежден, что ничего у меня нет и не было, но анализ крови, температура, которая иной раз продолжает подниматься, пугает врачей, а больше всего Катерину Ивановну, которая велит их слушаться. Вот Вам полный отчет о моем здоровье, согласно Вашему распоряжению.

Художественный совет был крайне доволен сценарием, о чем Вы знаете, вероятно. Москвин звонил мне и в течение 15-ти минут доказывал, что начало следует сделать грубее. Смешнее. А то получается однообразно. Державин написал отзыв роскошный. У меня от Художественного совета были двое: Гомелло и Чирсков. Повторили все то же. Что слышал я непосредственно после заседания по телефону от Шостака. Решено просить увеличить размер сценария до 3200 метров. Москвин утверждает, что в теперешнем виде в нем 5000 метров. Шостак, что четыре с чем-то. Он проиграл весь сценарий от начала до конца и подсчитал метраж каждой сцены. Эрмлер же утверждает, что все это неверно, и можно уложиться в 2700. Чирсков утверждает решительно, что можно сократить сценарий, не удаляя ни одной сцены. Внутри сцен. Вот, кажется, и все.

Ваше письмо я получил сегодня. Уже начал было беспокоиться — не свалились ли Вы? Читая, очень смеялся и зависть одолевала меня. Я с таким бы наслаждением ходил бы шесть дней! А меня не пускают. Ваше описание гостиницы — гениально. Я с наслаждением экранизировал бы его.

Боюсь, что к 15-му меня в Ялту не пустят.

Шостак в Москве… Что-то будет!

Целую Вас. Привет Валентине Георгиевне и Саше. Ваш Е. Шварц».

Единственное имя — Саша, которое ещё не встречалось, это — сын Козинцевых.

И студия обращается в Главное управление по производству фильмов с просьбой «в виде исключения установить для этой картины метраж в 3200 м». Однако главный редактор Управления И. Чекин отвечает: «Сценарий должен быть доведен до нормальных размеров односерийного фильма в его литературной редакции». И на экраны фильм выйдет с метражом 2727 метров.

Козинцев — Шварцу. 6 июня: «Дорогой Евгений Львович, сегодня получил Ваше письмо и очень обрадовался. Хотя Вы пишите, что Вас ещё заставляют лежать, но тон письма вполне здоровый. Лежите и говорите спасибо, что на Вас не пробуют биомицина.

Я получил записку от Шостака (еще из Ленинграда) и копию отзыва Державина — очень милого. Что же касается идеи о сумасшествии Дон Кихота (что его вызвало, кроме рыцарских романов?), — то она верна для самого Державина более, нежели для Сервантеса.

У нас все хорошо. Очень вырос Саша. Я всегда смеялся над Валиными рассказами о его талантах, но недавно мальчик поразил и меня. Он посмотрел на меня своими светлыми детскими глазами, потом указал на меня же своим чистым детским пальчиком и сказал: «Папа — трухлявый пень». И подумать только, что такая наблюдательность и ясность ума в 8 лет!

Ему хорошо уже с самого раннего утра, когда он встает. Я писал Вам, что наша комната над морем. И вот, сразу же после здорового сна, ребенок сбегает вниз и видит, как зефир колышет кипарисы, а по морю бежит волна и ударяет о берег, выбрасывая на камни презервативы. Снизу раздается пронзительный и ликующий мальчиковый крик: «Мама, мама, опять все море в колбасках!..» Оказалось, что ремонт улицы, который я застал под окнами гостиницы, имеет своим завершением наш участок моря, куда пока отведена выводная труба канализации.

Еще хочется написать Вам, что до слез умиляет неумирающая до сих пор связь Ялты и Чехова. Все как бы полно чеховских образов, чувств и мыслей. Недавно мы поехали на катере в Алупку. Вместе с нами на катер взошла и какая-то женщина с крохотным песиком на руках. Это почему-то вызвало страшную злобу нашего соседа, который немедля сказал: «Выбросить такую собаку в море!» В довершение несчастий эта женщина не смогла проворно сойти на остановке. Тут начался общий хай, и одна из пассажирок сказала в сердцах: «Вот уж действительно, как Чехов сказал, дама с собачкой»!