Эволюция и подсознание. Как наше прошлое определяет будущее. Человек – дитя вселенной

«Я знаю, – ответил ему я. – В этом все и дело. И нам даже не нужно задаваться вопросом, что будет, если возможность у нас появится, – она у нас уже есть. Древние традиционные учения – йога, цигун и аюрведическая медицина уже открыли, что наши тела «подключены» к исцелению с момента рождения. Они доказали, что именно мы и начинаем, и останавливаем этот процесс. Главное – создать условия, которые сделают его возможным. Для этого есть много способов, и поэтому жизнь можно считать резервуаром, который мы наполняем, а не банкой, которая опустошается с каждым днем».

Вскоре после нашего разговора Майкл переехал в другой город. Его отец жил в другом районе и, узнав обо всем, предложил Майклу пожить у него, пока он не решит свои проблемы со здоровьем. Шло время, я потерял контакт со своим другом и больше никогда его не видел. Но я всегда с благодарностью вспоминаю то важное общение с ним на севере Миссури, когда мы оба смогли взглянуть на мир по-новому и задуматься о жизни.

Чем больше я узнавал о мудрости в теле человека и чем больше времени проводил с коренными народами, хорошо знавшими о ней, тем яснее осознавал потенциал, о котором говорил Майклу. Мы уже обладаем умением исцелять, оно давно живет в каждом из нас. Практики йогов и монахов, шаманов, мистиков и знахарей сильно отличаются друг от друга, но в них во всех заметна главная тема, сплетающая все нити в единый гобелен. Традиции древних и обычаи коренных народностей говорят, что качество жизни и долголетие накрепко связаны с нашими представлениями о них.

Снятие ограничений, усвоенных нами от родных, друзей и социальных институтов, и открытие новых горизонтов изменяют всё, как говорил Майкл. Я обнаружил это самым непосредственным образом при встрече с тибетской монахиней, которая опровергла общее мнение о старости и долголетии.

Секрет монахини

Спустя почти две недели, необходимые для акклиматизации на высоте пять тысяч метров над уровнем моря, мы пришли в себя после езды по ухабистым дорогам на жестких сиденьях древнего китайского школьного автобуса. Протяженность таких дорог не намного больше, чем размытых тропинок, но все же мы добрались до отдаленного монастыря. Он находился в нескольких часах езды от ближайшей деревни, а жили в нем всего около 100 тибетских монахинь, почти не общавшихся с внешним миром и редко принимавших посетителей. Над холмами поднималась пыль, которая предупреждала монахинь, что мы в пути. Когда мы приехали, они молчаливо ожидали нас в толпе любопытных и застенчивых детей, местных крестьян, пастухов яков и закаленных суровой погодой кочевников.

Любую возможность сделать фотографию в Тибете в нашей группе прозвали «моментом для National Geographic», потому что такой снимок всегда можно поместить на обложку популярного журнала. Так произошло и тогда. Три монахини немедленно вышли вперед, тепло поприветствовали нас и сообщили, что будут нашими провожатыми. Они были одеты в традиционную одежду: темно-бордовая накидка (зен) поверх бордовой юбки (шемдап) и желто-бордовая рубашка (дхонка). Широкие улыбки и оживление говорили об удовольствии увидеться с нами.

Через нашего переводчика монахини рассказали, что жизнь в столь удаленном уголке планеты имеет свои плюсы и минусы. С одной стороны, правительственные инспекторы и земельные спекулянты редко беспокоили религиозное сообщество. А с другой стороны, монастырь расположен так далеко от города и дороги к нему такие скверные, что здесь почти не бывает туристов, обычно поддерживающих экономику подобных мест.

Наш автобус мог вместить ровно 40 человек плюс одного гида, переводчика и меня. Нужно ли говорить, что уже один вид 43 человек обрадовал монахинь и немедленно оживил монастырский двор – повсюду, как по волшебству, возникли прилавки с сувенирами. Мы показали себя достойными покупателями красивых тибетских ковров, ярко окрашенных тханок и амулетов – от длинных веревок с прикрепленными на них молитвенными флагами и огромными тибетскими «поющими чашами» из латуни, на которых можно играть деревянной колотушкой, до нитей с бусинами для подсчета песнопений.

Внезапно вся сцена изменилась. Как будто повинуясь некоему внутреннему сигналу, коврики из шерсти яка, украшения из бирюзы, поющие чаши и картинки были упакованы в большие шерстяные сумки, прилавки разобраны, а монахини молча пошли в здание. «Сейчас мы проследуем в зал для песнопений, – прошептал мне экскурсовод, когда я взглянул на него. – Им пришло время молиться».

Когда мы шли по тропинке на склоне горы, одна из монахинь подошла ко мне. Ее внешность меня очаровала. Она была очень близко от меня, и я без труда определил ее рост. У моей мамы рост 1 метр 44 сантиметра, а лицо монахини было на том же уровне у моей груди, что и у мамы. Но меня пленило не только это.

Сто двадцать лет на Земле, но кто их считал?