Эволюция любви

В страшном водовороте, куда совсем не случайно попала античная культура, в водовороте войн и завоевательных походов, смертей, измен и изменений римский поэт Овидий (I в. до н.э.) радостно признается, что писать о любви для него куда важнее, чем о богах или битвах. (Примерно то же – Тибулл, Гораций, Проперций). Любовь – исключительна, она – ось жизни.

Поэты-лирики впервые начинают давать клятвы в любви до гроба. А если учесть: 1) что любовь, которую воспевали греческие и римские лирики, была чаще всего любовью к гетерам, женщинам выдающимся, исключительным (в крайнем случае – к женщинам замужним); 2) выражаемая любовь неотделима от муки: «И ненавижу ее и люблю. Это чувство двойное! / Боги, зачем я люблю! – и ненавижу зачем!» (Катулл), то мы увидим это же самое на новом витке истории в лирике трубадуров и труверов. История обнажает свою целеустремленность. Однако цель для нас лишь брезжит.

Но разве нам будет странно, что в европейском духовном климате реализовался именно тот вариант из пробных вариантов религий спасения, оселок которой держится на ЛЮБВИ? Отчего и засияли усиленным светом слова Ветхого Завета: «Сильна как смерть любовь»

И самый значимый из апостолов напишет:

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так, что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в этом никакой пользы» (1 Кор. 13,1–3).

Христианство: божественная Любовь и «духовная эротика»

На следующем этапе европейской истории космос культуры определила христианская религия. Что же есть магнетическое, животворное ядро этой религии, ее поистине Благая Весть? Благая весть состояла в том, что ЛЮБОВЬ СПАСИТЕЛЬНА.

Ветхий Завет провозвестил: сильна как смерть любовь. Новый Завет прибавил: любовь сильнее смерти.

Все три синоптических Евангелия передают эпизод с искушением Иисуса книжником, который спросил его о наибольшей заповеди закона (Закона, данного Богом Моисею и записанного в Пятикнижии) и услышал в ответ: «”Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим”: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: “возлюби ближнего твоего как самого себя”. На этих заповедях основываются закон и пророки» (Мф.22, 37–40). Иисус повторил заповеди из Пятикнижия Моисея, однако там они не выделены среди многих других наставлений и «уставов» и более того, не связаны между собой очевидно – вообще находятся в разных местах, в разных книгах.

А далее апостол Павел со свойственной ему огненной страстью убеждает римлян: «любящий другого исполнил закон», «ибо все христовы заповеди заключаются в сем слове: “люби ближнего твоего как самого себя”», «итак, любовь есть исполнение закона» (Рим.13, 8–10).

Но как любить другого, как любить себя?

На прощальной тайной вечере Иисус трижды повторяет: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин.13,34). Значит, любить другого (и себя) надо так, как Он возлюбил нас.

Так как же Он возлюбил нас? Разве мы можем проникнуть в божественную любовь, изведать ее как состояние? Представить ее на свой, человеческий манер? Или божественную любовь мы уже переживаем как изначально данное нам блаженство жизни? Нет, все это очень далеко от нас…

Однако Иисус выразил свою любовь через событие своей смерти: Он возлюбил нас ДО СМЕРТИ. Движимый этой любовью, он предал Себя на позорную мучительную смерть ради утверждения любви. Только так Любовь переступила неодолимый порог смерти, сделалась больше последней. Только так Любовь стала единством, ибо здесь ей пожертвован один. Павел призывает каждого почитать «один другого высшим себя» (Фил.2,3–4). («Я хочу быть с тобой! И я буду с тобой!..» – мы помним эту «острую бритву»).