Эволюция потребления. Как спрос формирует предложение с XV века до наших дней

Дилемма послевоенного бума заключалась в том, что подобным инициативам не удавалось справляться с лавиной потребительского мусора и одновременно сокращать цены на первичное сырье. Еще никогда не было так дешево покупать новое и так удобно выбрасывать ненужное. А с увеличением числа упаковок и распространением самообслуживания сопутствующий им рост гор мусора просто поражал воображение. В 1950 году в Западной Германии горох, чечевица и рис продавались еще вразвес. К концу десятилетия все они уже стояли на прилавках в упаковках. В 1960-х годах вес жилищных отходов вырос с 200 кг до 300 кг из расчета на человека в год, однако, что еще ужаснее, их объем увеличился в два раза. В Берлине и Париже половину всего мусора составляли упаковки, в большинстве своем бумага и картон; пластмасса в 1971 году по-прежнему составляла лишь 3 % от всего мусора[1705]. В Канаде пиво продавали в бутылках, которые можно было сдавать обратно, однако во всем остальном мире новая культура удобства взяла верх. В США в 1966 году из сотни емкостей повторно использовались лишь восемь. Люди перестали возвращать бутылки, а питейная индустрия перестала их принимать. В Нью-Йорке маршрут обыкновенной бутылки был теперь таким: в магазин, из магазина домой, из дома в мусорный бак. В Западной Германии за 1970-е годы число бутылок одноразового использования выросло в два раза и достигло 3 миллиардов[1706].

Одноразовые товары разделили общество на два лагеря. В 1960-е годы появились те, кто начал обвинять общество одноразового потребления во всех смертных грехах. В своей скульптуре Poubelle de Jim Dine (1961) художник Арман изобразил цилиндр из плексигласа, наполненный упаковками из-под сигарет, банками из-под косметики и другими упаковками, которые выбросил его друг-художник. Концептуалисты начали дематериализовывать искусство, ставя концепцию выше самого объекта. «Мир полон предметами, более или менее интересными, – заявил в 1969 году американский художник Дуглас Хуэблер, – и я не хочу создавать еще какие-то». С тех пор художники, которые сваливают в кучу сломанные телевизоры и обломки автомобилей или рвут перед глазами музейных аудиторий свои личные вещи, являются неотъемлемой частью мира искусства.

Однако на любую критику культуры найдется контркритика, которая будет более радостно смотреть на мусор или которая сможет в открытую восхищаться быстрому обороту продукции. Одноразовость и быстротечность стали важной составляющей современного искусства, эстетики и архитектуры. Для читателей, которые выросли в эпоху, когда люди озабочены изменениями климата, это может показаться весьма странным. В своем «Манифесте архитектуры футуризма» (1914) Антонио Сант-Элиа и Ф. Т. Маринетти пообещали, что «вещи будут жить меньше, чем мы»[1707]. Для них непостоянство материальной культуры и ее изменения были признаком динамично развивающегося общества. Каждое поколение будет иметь свой собственный город, свои здания и интерьеры. Консервация была равнозначна стагнации. Для «Архиграма», британской группы архитекторов-авангардистов, материальное и стилистическое устаревание было признаком яркой, изысканной культуры. Мода стала в буквальном смысле одноразовой в тот день, когда в 1967 году Бернард Холдауэй создал бумажную мебель и бумажные платья; платье было продано за фунт – сумму ничтожно малую по сравнению с его хлопковым соперником[1708]. Вещи стали частью поп-культуры.

В изобразительных видах искусства ХХ века особое распространение получило «мусорное искусство». В 1913 году французский дадаист Марсель Дюшан установил в своей студии велосипедное колесо, которое стало первым произведением созданного им течения – так называемого метода «готовых вещей». Курт Швиттерс сначала в Германии, а после Первой мировой войны и затем, после 1941 года в эмиграции в Англии, тоже обратился в своем творчестве к выброшенным предметам, соединяя в своих инсталляциях и коллажах веревки, газеты и колеса от колясок. В 1950-х годах американец Роберт Раушенберг подхватил эстафету Дюшана и Швиттерса. Он весело соединял в своих картинах металлический лом, бутылки CocaCola и другой мусор; Раушенберг видел некоторые работы Дюшана и познакомился с ним лично в 1959 году. Его семья активно занималась утилизацией. Мать Раушенберга даже сделала из костюма, в котором умер ее младший брат, юбку; позже ее сын напишет картину «Yoicks», в оформлении которой он использует лоскуты ткани. Учась в колледже, Раушенберг подрабатывал водителем мусоровоза. Молодой бедный художник с Манхэттена, он подбирал на улицах зонты и другие предметы. «Мне правда грустно, – говорил он, – что люди думают, будто мыльницы, зеркала или бутылки из-под колы не могут быть красивыми». Для своей скульптуры «Monogram» (1955–1959) он повесил автомобильную шину на чучело ангорской козы; Раушенберг купил это чучело за $35 в магазине канцелярских товаров на Восьмой авеню, переживающем не самые лучшие времена.