Читаем Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара полностью

Были и другие сложности, препятствующие широкому внедрению идей Жирара в академические программы. Ранее Жирар, открыто говоривший о своей христианской вере и все глубже занимавшийся теологией, перестал высоко котироваться в академических кругах. Когда его работами заинтересовались теологи, критическая масса его почитателей изменилась. На конференциях, где священнослужители рассуждали о том, как сильно работы Жирара изменили их практическую пасторскую деятельность, делалось много голословных выводов. Иногда их обвиняли в прозелитизме, и нередко – совершенно обоснованно. По словам Анспаха (называющего себя евреем и атеистом), некоторые неофиты говорили ему, что приехали на конференцию по Жирару впервые и больше никогда не приедут – именно из-за таких вот людей.

Итак, те, кому хотелось бы изучать и распространять теории Жирара, задавались непростыми вопросами. До какой степени допустимо «прогибаться», идя на уступки «стражам у врат культуры» и лидерам мнений? Даже попытка пойти на уступки – феномен уже сам по себе миметический. Эти арбитры могут сохранять свою власть и статус арбитров только потому, что кому-то отказывают. На манер миметической биполярности их неприятие может подтолкнуть вас к противоположной крайности – закрытой для посторонних традиции «жирардианства». Где же выход?

В сегодняшнем мире консюмеризма, массмаркетинга и брендинга было бы, пожалуй, нереалистично предпочитать неброское, негромкое и глубоко личное прозрение читателя, когда наедине с книгой он восклицает: «А-а, вот оно что!» Именно так входят в мир исследований Жирара, как он всегда подчеркивал. По моим наблюдениям, человек, который был в центре всех этих усилий, делался все любезнее и пассивнее, а усилия во имя него – все изощренней и замысловатее. Но «а-а, вот оно что!» до сих пор звучит и до сих пор дает эффект.

В 2004 году, когда специалист по социальной и политической философии Жан-Пьер Дюпюи участвовал в конференции в Берлине, какой-то мужчина пристал к нему в кафе с расспросами: «Почему вы стали жирардианцем?» Дюпюи не задумываясь ответил: «Потому что это дешевле, чем психоанализ».

Эту историю мне поведали очевидцы, но сам Дюпюи лишь с галльской небрежностью пожал плечами и ответил итальянской поговоркой: «Se non è vero è ben trovato»327. Пожалуй, ее американский аналог – афоризм Кена Кизи: «Это правда, даже если этого и не было никогда»328.

Позднее я нашла текст, где Дюпюи описывает свое знакомство с исследованиями Жирара не столь шаловливо, как в апокрифическом диалоге в берлинском кафе. В 1975 году Жан-Мари Доменак, глава влиятельного журнала «Esprit», настоятельно посоветовал Дюпюи прочесть «Насилие и священное». Дюпюи раскрыл книгу неохотно: «Чтение книги Жирара произвело на меня впечатление, но не сказать чтобы потрясло». В том же году он познакомился с Полем Дюмушелем, жившим во Франции франкоканадским философом, и тот велел ему бросить все дела и прочесть «Ложь романтизма и правду романа». «Я ее прочел, и это было величайшее потрясение в моей жизни. Ее прочтение незамедлительно оказало на меня такой же эффект, как десять лет лечения психоанализом, – написал он. – Первоначально это потрясение было скорее эмоциональное, чем интеллектуальное. Тогда я увяз в череде личных проблем, несчастливых отношений и тому подобное. И вот я обнаружил, что все это – частные случаи общих правил, диктующих человеческий удел. Я думал, что в этом аду один, а обнаружил, что в аду так или иначе пребывают все на свете»329.

Эту историю Дюпюи поведал в своей статье о Жираре и другом объекте своего страстного интереса – философе и социальном критике Иване Илличе; как-никак, по словам Анспаха, интересные вещи говорил не один Жирар. Иногда мимолетный взгляд открывает больше, чем широкая панорама. И поэтому Дюпюи выбрал окольный путь внедрения теорий Жирара на публичных форумах – частенько лишь роняет на лекторской кафедре несколько фраз, которые кажутся случайным отступлением от темы. На дискуссиях Дюпюи нередко прилагает мысли Жирара к обсуждаемой теме – вспомним, например, панельную дискуссию о ядерном сдерживании, которая проходила в Стэнфорде с участием калифорнийского губернатора Джерри Брауна, или публичный диспут о Боге с философом Славоем Жижеком. Так Жирара удалось поместить в широкий спектр новых контекстов, которые обычно с ним не ассоциируют, и свежая аудитория получила шанс услышать его мысли. Были и другие закулисные усилия – например, встреча с бизнес-магнатом Джорджем Соросом и дискуссии с видным французским экономистом и журналистом Бернаром Марисом (7 января 2015-го он стал жертвой теракта в редакции «Шарли Эбдо»).

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное