Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Однако можно утверждать, что Жирар сыграл одну из ключевых ролей в появлении Авиньонского фестиваля, а тот начался в качестве первой в этом городе крупной выставки современного искусства, прошедшей с 27 июня по 30 сентября 1947 года. Первое вещественное доказательство – примерно стостраничная брошюра формата 5x7 дюймов, в которой перечислены организаторы: Ивонна Зервос, Жак Шарпье и, наконец, Рене Жирар. В комитет фестиваля входили, наряду с Жозефом Жираром, мэр Авиньона Жорж Пон, местный делегат по вопросам изящных искусств Этьен Шарпье, поэт Рене Шар и Жорж Антиг. То, что Жирар изгладился из памяти фестиваля, вписывается в еще один паттерн, выявленный мной в его жизни, – готовность Жирара решительно и бесповоротно, не оглядываясь на прошлое, отпускать на волю идеи, над которыми он перестал трудиться; с этой готовностью уживается необычайное безразличие к увековечению своей репутации. Эти свойства проявились до такой степени, что Жирара часто забывают включить в число самых почтенных сыновей Авиньона.

Между тем достижение было немаленькое: фестиваль вдохнул новые силы не только в Авиньон, но и вообще во Францию, а она в этом срочно нуждалась. В 1947 году стране было еще далеко до восстановления. «Франция все еще слегка голодала – не то чтобы до полного ужаса, но это был настоящий голод», – вспоминал Жирар в Пало-Альто, где по сравнению с тогдашними временами во Франции жил в достатке. Он подразумевал голод в буквальном смысле, но у этого голода определенно была и психологическая составляющая.

Арт-импресарио Кристиан Зервос задумал провести выставку в основной часовне Папского дворца – то есть воспользоваться в своих целях самым впечатляющим антуражем в Авиньоне. Жирар и Жак Шарпье – правая рука Жирара по лицею, где их вместе наказывали, оставляя под арестом в классе, – заручились поддержкой своих влиятельных отцов, одобривших затею. «На нас с другом это, разумеется, произвело колоссальное впечатление, – вспоминал Жирар. – Зервос тогда задумал устроить выставку картин прямо в этой вот цитадели. И потому нашел полезным привлечь нас, юнцов, к сотрудничеству, и мы стали официальными организаторами мероприятия. Выставка нуждалась в активной поддержке наших отцов, и наше участие было для Зервоса удачным способом заинтересовать их своим проектом»60.

Родители Шарпье и Жирара дружили и раньше: Жозеф Жирар был хранителем музея, а Шарпье-старший – первым заместителем мэра, курировавшим культуру и искусство. Впрочем, главной заслугой Этьена Шарпье в то время было другое: этот политик-коммунист прежде был офицером Свободных французских сил и служил в Северной Африке под началом знаменитой Жозефины Бейкер. Вдобавок Шарпье и до этого лично знал Кристиана Зервоса – крупнейшего парижского торговца предметами искусства и художественного критика, продававшего картины за огромные деньги. А Ивонна, жена Зервоса, была приятельницей Шара. Плотнейшая паутина взаимосвязей!

Жирар вспоминал, что Зервос был приветлив и всегда готов поболтать о том о сем. Он заправлял организацией выставки, вникая во все мелочи, и упивался ролью организатора. Что касается Жозефа Жирара, то он, хотя и станет хранителем Дворца только в 1949 году, видимо, деятельно участвовал в работе этого музейного учреждения уже тогда, а его должность в музее Кальве определенно стала трамплином для карьеры его сына в мире искусства.

Как вспоминал Жирар, Жак Шарпье хотел стать знаменитым поэтом, но в то же время мечтал сколотить капитал и интуитивно догадывался, что эти цели лежат в разных направлениях. Для Жака фестиваль был шансом попробовать себя на обоих поприщах: он стал учеником поэта Рене Шара, а того очень уважали еще и как полковника Национального фронта – организации Сопротивления; вдобавок Жак получил шанс стать воротилой – «дельцом», как выразился Жирар, а это призвание, пожалуй, тогда было для него еще дороже, чем призвание поэта. Жирар сказал, что Жак Шарпье, хоть и не прославился стихами, был «по-настоящему умен – сумел выжать кое-что из ничего». Преимуществами обоих друзей были их молодость и энергичность. «Мы оказались не слишком ловкими дельцами – с нами там тоже успешно ловчили. Но терять нам было нечего», – сказал он мне.

Знание Парижа в одночасье стало для Жирара не напоминанием о несчастьях, а преимуществом при трудоустройстве и вратами в манящий новый мир.