Евпатий

Это потому важно для правдивого моего повествования, незаметно разросшегося вокруг бирюзовой илпатеевской тетради, что именно в политехническом Яминск наш и поимел единственный, пусть вот и неосуществившийся, но шанс обзавестись собственной какой-то культурой.

Культура началась как бы прямо сейчас, с нуля. Завелся совершенно такой же, как в МГУ, СТЭМ, студенческий театр эстрадных миниатюр, заигрался собственный КВН, засочинялись бардовские а ля Визбор-Окуджава-Высоцкий песни, а в пределе вот-вот должны были появиться свои романтические, хотя и навеваемые грубым окружающим социумом, стихи.

13

Осторожно, юноша: она - Лилит.

Илпатеев привез Лилит в Яминск где-то в начале восьмидесятых. Все было иным, непонятно каким, и комар еще не пролетал. Бог, разумеется, важнее Маммоны, но есть и встречное: на Бога надейся, а сам не плошай. Причем «не плошай» мало-помалу тоже отчего-то становится чем-то вроде бога, и дело запутывается до неразрешимого.

Манера исполненья Лилит точь-в-точь походила на модных в ту пору столичных певичек, и с точки зрения яминцев этою похожестью она поднимала и украшала их в собственном о себе мнении. Дела пошли совсем неплохо. У нее стали брать интервью, сделали пару-тройку передач на радио и телевиденье, и прочее.

Илпатеев приходил к Паше в гараж и произносил пересказанные мне потом Пашей монологи. Паша менял колесо, ремонтировал футлярчик переносной печки или еще что-нибудь делал руками и, когда всерьез, а когда и вполуха, слушал Илпатеева.

Американцы, говорил Илпатеев, провели опыт с группой студентов-добровольцев. Поделили их на «тюремщиков» и «заключенных» и, посулив хороший куш, устроили трехмесячный эксперимент. Все делалось по правде. Заключенные сидели в камерах, а охранники их снаружи охраняли. У одних была своя жизнь, у других своя. И через три месяца те и эти ненавидели друг друга так, что н а с а м о м д е л е желали своим врагам смерти. Это, дескать, раз!

Паша отрывался от колеса, пытался было возражать, но смирял себя и заставлял слушать дальше.

А вот два, продолжал Илпатеев. По телевиденью показывают документальный фильм: обучающаяся группа будущих автолюбителей. Они пока пешеходы, и, когда их спрашивают о водителях, они говорят о неуваженье, даже хамстве водителей в отношении пешеходов, упрекают их. А потом, - Паша укладывает в это время печку в футлярчик, так и эдак меняя положение провода, чтобы он закрылся, - как уже у водителей у них берут интервью. «Они ж ничего не видят, они прут прямо на красный…» и т. п. Опять просто-таки ненависть и чувство собственной правоты.

Вот так и все остальное, все войны, революции, все, где есть свои и чужие. Друг и враг. Вся история человечества. И она, - хлопал себя по ляжкам Илпатеев, - еще куда-то там «идет»!

- Ну а ты что предлагаешь? - Паша хмурился, прибирал снятое колесо, убирал печку и начинал помаленьку готовить стол к празднику.

- Ничего! Просто люди со всеми их «рабочими мифологемами» в лучшем случае «средство», если смотреть исторически, - говорил Илпатеев.

- Ну и… - Паша тоже потихоньку заводился. - Какая тебе разница?

- А такая! - Илпатеев стоял и смотрел сзади, как Паша хлопочет у стола. - Цель жизни воссоединение с Богом, а Бог - это красота, истина и добро. И не в обмен на блага Маммоны, а сами по себе. Понимаешь? И в мире разлита эта божественная музыка, которую никто не желает слушать. А Рублев, Бах, Пушкин, Ван-Гог и Андрей Платонов ее слышали… И если все ее услышат рано или поздно, то…

- То? - опускал с ехидцей угол рта Паша.

- То над миром рано или поздно воссияет любовь!

- А как же те, кто не слышит? Ну Коба твой, Геббельс, Елизавета Евсеевна?

Илпатеев заминался, а Паша, который, как мы говорили, из принципа не знакомил себя с вопросами религиозными, начинал перед Илпатеевым разворачивать свое понимание вопроса. Он считал, что человеческая жизнь на земле управляется из какого-то, вероятно, космического центра, что энергия, энтропийно освобождаемая переживаниями людей, в особенности тонкая, как, скажем, его, Паши, употребляется на какие-то неведомые, но высокие, высшие цели. А такие люди, как Христос, Будда, Магомет, Сократ и Леонардо да Винчи, это что-то вроде посланного оттуда «космического корректора».

Илпатеев задумывался и слушал плохо.

- Дурак ты, Колька! - завершал с миром Паша дискуссию. - Давай-ка треснем лучше за гармонию. За всех и вся.

14

И не успели донести до ртов стаканов, у гаражной двери раздались шорохи, кашель, отхаркиванье мокроты, и на фоне мерцающих над серо-голубой крышей Пашиного «москвича» звезд проявлялась, как в ванночке с проявителем, усатая беспородная ряха Семена Емельянова. Кличка - Емельян.

- Салют алкашам! - осторожненько, чтобы не испачкать известкой со стены кожаное роскошное пальто, Семен протискивается около «москвича» к столу. - Все пьем-гуляем? - как бы свойски, как бы иронически-насмешливо и в тон ситуации бросает он скоронько. - Все не знаем, куды человечество девать?