Евпатий

В школьной эстафете 4x100 он бежал у них четвертым. Они были все спринтеры: и Паша, и Юра, и Илпатеев, - а он, Семен Емельянов, стайер. Он проиграл тогда второй этап, но все вместе они все равно победили, а теперь он был самый главный для Паши человек, его спаситель и благодетель, к тому же он был школьный товарищ.

- А, это ты… - сказал Паша и деловито стал протирать свежей тряпочкой третий стакан.

Илпатеев подвинулся. Семен взял от стены третий стульчик.

- Открывашечка-то найдется? - И из-за пазухи кожаного своего реглана извлек дорогущую, с английско-немецкой наклейкой, бутыль.

Открывашечка находится.

- А я, блин-муха, - спешит застолбить товарищескую самособойность Семен, - прикемарил трохи, угу! Кенты эти харьковские прилетели, ну и все, али-пипи. Одну, другую, в баню, ну и вся программа… Насилу ноги унес, ей-бо!

«А может, она еще не уедет, - поджимает в ботинках замерзшие пальцы Илпатеев, - может, я тороплю события по дурацкой моей привычке?»

- Хау а ю, Емельян? - не выдерживая, осклабляется он к незваному, нарушившему весь их уют Семену. - Ви гейт зи? Ты у нас подполковник, Семен? Или ты у нас теперь полковник, Семен?

Паша бежал тогда на первом этапе и передал палочку вторым. Емелю же обогнали снова двое, и Илпатееву пришлось «делать» их на самом последнем пределе на повороте. И Юра, слава Богу, Юра, как самый лучший, бежавший финиш, разорвал-таки вдавленной своей посередке «грудью сапожника» ленточку.

- А…цын в Афгане сейчас, слыхали? - не отвечает на заедки Илпатеева мудрый Семен. - Он травматологом, майора недавно получил.

Паше неловко. Как хозяина пира, Илпатеев ставит его в неловкое положение. Он молчит и ничего не говорит ни тому, ни другому.

Илпатеев же думает о том, что Лилит наставила ему рога, а теперь сбежит от него и увезет пасынка, а он будет ходить сюда, в Пашин гараж, и пить с Пашей водку, а к Юре они будут ездить все реже и реже, поскольку глядеть, как мучается Юра с матереющим своим Изяславчиком, обоим им тяжело.

Красно- розовой, суставчатой, с маленькими в заусеницах ноготками, рукою Семен разливает англо-немецкое добро.

- За тебя, Лялек! - солидно, с тихою многозначительностью провозглашает он тост. - И пусть всем этим козлам прихованным болт со скамейкой в…

Речь идет о новой кадровой политике в реорганизуемом под Пашу КБ. Семен, как военпред на моторном и лучший друг новоназначенного директора НИИ, выметет бескомпромиссной рукою всех этих пархатых ничего не делающих кандидатов наук, а завлабом, во главе, они назначают Пашу, надежного русского парня, который не будет грести под себя и помогать своим. Паша уже доказал недюжинные способности на стенде, а теперь у него и вовсе… зеленый свет.

«Хочу, чтоб любому, кто встанет возле меня, - было у Паши кредо лет с четырнадцати, - сделалось хоть капельку легче».

Теперь вот впервые наоборот.

Не он, а ему помогают с медвежьей грацией. И он коробится, ему тяжко, но ему некуда деваться, а надо принимать. Не оставаться же, действительно, всю жизнь в слесарях. И Паша, который на самом деле, не будь всей этой помощи, полагал, что все люди и все свои, теперь, кажется Илпатееву, играет в эту игру чуть-чуть фальшиво. А это режет Илпатееву слух, вызывает жалость к Паше и злость на Семена.

Разговор заходит, как водится, о политических лидерах, о смене власти. О том, что в первую голову «новые» принимают от старых правительственные дачи, а во вторую тащат за собою собственных надежных людей, которые вскоре делаются ненадежными.

- Власть - это ловушка! - изрекает тихо Илпатеев.

Семен коротко оборачивается к нему, ждет разъяснений, но так их и не дожидается. Паша молчит: поднадоели ему эти илпатеевские «открытия», хочется чего-нибудь более общеупотребительного.

Выпив еще, они пытаются спеть Жени Мытарева «Атамана».

Получается плохо. Слова знает один Илпатеев, а ему что-то с Семеном не поется.

- Да, жаль мужика! - говорит Семен. - Глупо навернулся.

Он что- то жует, облизывает красные суставчатые пальчики.

- А ты думаешь, наехать и задавить ту девочку было бы лучше?

Это явный перебор. Даже Пашу, больше всех пьяного из них, вопрос Илпатеева заставляет гмыкнуть и кашлянуть.

Семен вовсе не имел в виду, что Жене на своем мотоцикле не нужно было сворачивать в карьер, он просто пожалел о его гибели.

Под пористой жующей кожей Семена напруживаются офицерские желваки.

- Давайте за Женю! - предлагает Паша как бы в виде компромисса. - Пусть земля ему пухом… Помянем! Праздник был человек.

Семен скорбно кивает и, двигая огромным худым кадыком, выпивает свой полустакан.

- Хороший был мужик!

В школьном туалете Семен обычно стоял в уголке, у него не было ни слуха, ни голоса, ни нынешней напористой уверенности в себе, а Женя у открытой створы окна, ладонью уперевшись в раму: мужские крупные пальцы, которыми он отстукивал сопровождение, на стекле.

Атаман узнает, кого не хватает,

Эскадрон пополнит и забудет про меня.

Жалко только волю да широко поле,

Матушку- старушку да буланого коня.