Евпраксия

С одинаковым волнением обе женщины воспринимали мир – это лоно великих рек, облаков и неба. Громады клубящихся облаков плыли у ног, передвигались перед глазами, казалось даже, влажно прикасались к лицам.

Вверху виднелось на диво темное небо, будто намеренная преграда из сгущенной тьмы, которая отдаляла земной мир от высшей сферы вечного огня.

Вдоль пути дрожали голубые отблески, камни, по которым ступали люди, посверкивали, будто усыпанные алмазами, и разбрызгивали слепящие лучики.

Никогда еще не видела Евпраксия столь яркого света, что ломко падал с ледяных вершин вниз, так и не достигая дна глубоких долин, где испокон веков жили люди.

Они приближались к спуску. Молочная река облаков обхватила их, потом медленно отплыла в сторону и вверх, открыв иные вершины, издали показав разорванную цепь совсем уж высоченных гор, покрытых снегом, купающихся в ослепительном солнце. А более близкие к ним снежные плоскости, скалы, и темные ущелья, и бездонные пропасти, что гинули в вечной тени, начали окутываться мерцающей голубизной, которой, казалось, был насыщен воздух, и Евпраксия почувствовала, как она сама наполняется тою же чистой голубизной, погружается в нее, опускается в вечно голубой свет Италии, где, возможно, найдет облегчение ее исстрадавшаяся душа.

Император не встречал Евпраксию. Велено ей было остановиться с двором в Вероне, а двор Генриха был в Падуе, но самого императора там тоже никто не нашел бы, потому что он где-то брал еще один итальянский город или замок. На черных дорогах войны познал Генрих, что такое власть, государство, империя и жизнь человеческая, верил только в войну – ни во что больше. Корабль служит плаванью, щит – обороне, меч – для удара! Зло называй всегда злом и не давай покоя своим врагам. Будет волк дремать – не добудет доброго мосла, воин не победит, коль много спит.

Император вел свою войну, и не было силы, которая оторвала бы его от этого дела. Бились за какой-то холмик земли иль за ручей, бились упорно и ожесточенно, погибало много людей, а император посылал туда еще больше, потому что его противники тоже старались послать больше, чем было убито, холмик иль ручей переходили из рук в руки, и как-то никому не приходило в голову сравнить, что добывали и что теряли.

Странно: император так домогался переезда жены в Италию, а когда она преодолела Гигантские горы, сразу то ли успокоился, то ли впал в равнодушие, не смог оторваться от своей войны, чтобы хоть для виду встретиться с императрицей. Евпраксия не была обеспокоена таким странным невниманием к себе, более того, даже обрадовалась, что не нужно будет тратить сил еще и на разговоры с этим ненавистным человеком. Но для окружения Евпраксии странное императорское невнимание к ней стало зловещей приметой, и в Вероне воцарилась напряженность с первого дня пребывания императрицы.

Евпраксия не могла предвидеть, что ей суждено пробыть в этом городе несколько самых тяжелых лет жизни, испытать тут неволю и чувство самой большой безнадежности. Если б предвидела, может, возненавидела этот город сразу же, а пока на пути к Вероне осматривала с любопытством новый край, жадно впитывала его краски и формы, радовалась солнцу, безбрежности неба, громадам гор, деревьям, цветам, животным.

Голубой полукруг гор остался позади, в стороне у их подножия спокойно темнели прозрачные воды озера Бенако; чистые ручьи с шумом впадали в озеро; из каменистых долин, близких к городу, мутными валами катилась навстречу путникам жара, но будто разбивалась об углы башен крепости Пескьера, поставленной на берегу Бенако. Собственно, уже от Пескьеры начинались владения Вероны; каждый камень, каждая вознесенная в небо башня принадлежала городу, в который ехала Евпраксия, принадлежала ему и зависела от него. Земля тут была пропеченная солнцем, опаленная и линялая, что-то мертвое чудилось даже в зелени деревьев, лишенных сочности; поражал камень – сухой, без мхов, без влажной земли под ним; небольшие городки и одинокие маленькие крепости топорщились на удивленье высокими, тонкими, гранеными башнями. Тут не встретишь замков круглых и приземистых, как сами хозяева – налитые пивом до горла германские бароны; тут все было угловатое, резкое, четкое, и люди, выехавшие навстречу императрице, чтоб сопровождать ее, тоже отличались четкостью движений, их смугловатые лица казались опаленными не только извне, некий огонь постоянно жег их еще изнутри.

Чем дольше ехала Евпраксия по итальянской земле, тем быстрей пропадали радость и любопытство, тем заметней угнетали ее эти странные башни, растущие повсюду. Каждый богатый синьор ставил башню как знак могущества. Императрице перечисляли роды, что владеют башнями и здесь в Романии, Тоскане, Тревизо, Лациуме: Скала, Каррара, Висконти, Соффрединги, Торкарези, Убальдини, Герардинги. Всех не перечесть! Император Генрих IV брал города и замки, он должен бы разрушить башни, за непослушанье хозяев, но не делал этого: крепостные башни пригодятся – для обороны, а то и для тюрем, потому что императоры всегда заботятся о тюрьмах больше, чем о людях.