Евпраксия

Римские императоры. Чуть ли не все. И когда сам великий Цезарь, а потом этот неудачник Антоний бросались в объятья к блуднице египетской Клеопатре, то, то… почему? В надежде преодолеть… исчерпанность, коя неминуемо наступает у больших государственных мужей. Он император уже 35 лет. Сравнялся в этом с Августом и Карлом Великим. Простому смертному неведомо столь длительное напряжение. Выигрываешь битвы – неминуемо проигрываешь нечто иное. Но кто берет города и целые земли, обязан взять и собственную жену. Это его долг… Ради чего и прибыл к нему новый друг. И следует надеяться…

До сознания Евпраксии суть запутанных тирад пробилась не сразу – слово сквозь чащу по склонам ползло что-то гадкое, липкое, зловещее.

Темные слова, темные намеки. За ними опять замаячил одноногий насильник Заубуш, бес во мраке соборных сборищ, и пятеро тех нагих псов, что хотели обесчестить ее. Наверное, и за новым хищноглазым пройдохой тоже стоит Заубуш. Но ей теперь нет дела до них до всех! Она императрица, но не жена… этого… обессиленного! Не жена, и никогда ею не будет.

Евпраксия встала и молча подошла к двери.

– Я еще не все сказал! – выкрикнул Генрих вослед. – Вы еще не все услышали!

Как это удобно – слышать других, когда хочешь, да еще заставлять их слушать себя, когда им того не хочется.

Но на сей раз оружие Генриха обернулось против него самого. Теперь Евпраксия не захотела его слушать. Но прикидывалась глухой – просто уходила от него, оставляя императора наедине с его немощным бормотаньем!

– Я запрещаю вам беседы с Конрадом! – поспешая за нею, кричал Генрих.

– Все, все запрещаю! Не разрешаю ничего!.. И я приду в вашу спальню сегодня ночью!

Конрад выехал из замка без Евпраксии. Должно быть, молился в церкви Санта-Мария, стыл, потерянный на холодном каменном полу, средь каменных стен, под каменными сводами согнутый тьмой и одиночеством; под вечер, когда возвратился, был еще прозрачней обычного в своей бледности, снисходительно усмехнулся стражникам у ворот и встревоженно оглядел скопленье шумливо-снующих рыцарей на дворцовом подворье. За ним бдительно следили чьи-то враждебные глаза; императора известили, и когда выехал германский король, и когда возвратился, известили также, что при возвращении Конрада сопровождала собака. Да какая там собака – небольшой черный песик, весело помахивая хвостом, вбежал следом за лошадью Конрада в ворота, стража его пропустила, не отваживалась прогнать: кто его знает, пес столь высокой особы, может быть, тоже значительное существо, лучше не связываться.

Про пса императору доложил, конечно, Заубуш. Кто же еще мог осмелиться?

– Где пес? – резко спросил Генрих.

Заубуш не поторопился с ответом. "Пес". Слово-то могло касаться и бездомной собаки и… кто его знает, может, и сына императорского, кто в последнее время выказывал слишком опасную близость к императрице.

– Пес в замке, – сказал Заубуш с таким двусмысленным выражением на своем красивом лице, что при случае мог приписать этого "пса" и на свой счет.

– Спрашиваю про собаку! – уже разгневанно крикнул император.

– И я про собаку, – ответил барон.

– Говоришь, в замке?

– Да, император.

– Приблудный пес?

– Все признаки свидетельствуют о том.

– И ты спокойно стоишь передо мной?

Тут позволил себе удивиться недоуменно даже Заубуш. Неужели он стареет?

– Не постиг, император.

– Того пса могла подослать сама Матильда!

– Вот что не пришло мне в голову, император, в мою старую глупую голову.

– Может, он бешеный, может, это дьявол мор напускает на нас? Может, пес забрался уже и в императорскую спальню! Пес в замке, а мои люди равнодушны к этому вторжению!

– Ваше величество, я в самом деле не подумал о происках врага. Меня охватывает ужас: пес в императорской спальне!

Новый "друг" императора стоял черной тенью позади Генриха и молчал, посверкивая глазищами, но барон мог бы поклясться, что выдумка насчет пса – его работа. Когда только он успел нашептать ее императору – вот что оставалось невыясненным. Неужто барон и впрямь так состарился, что уже утрачивал наблюдательность?

– Я сделаю необходимые распоряжения, император, – сказал Заубуш.

Генрих весь трясся.

– Найти собаку! Перевернуть весь дворец! Весь замок! Всю Верону!

Может, это сама Матильда обратилась в пса! Или Урбан! Ищите! Мигом поднять всех на ноги! Послать ко мне Конрада! Где Конрад? Где императрица?

Крик, топот, бряцанье оружия. Во дворах замка строились конные рыцари в полном боевом снаряжении, будто должно было отбивать нападение множества врагов. Метались люди с факелами. В лихорадочном беспорядке огни вспыхивали внизу, на стенах замка, в окнах и амбразурах башен. Безжалостно вырубались кусты роз в цветниках, где любила гулять Евпраксия – ведь и там, как и повсюду, мог спрятаться пес!

Во дворцовых покоях толклись и мельтешили перепуганные слуги. Впереди всех скакали, неистовствовали Шальке и Рюде, ворвались и к Евпраксии, опрокинули подставку для книги, которую она читала, напугали Вильтруд, бегали вокруг императрицы, нагло кричали:

– Где собака? Гав-гав!

– Где песик? Тяв-тяв!

– Где? Гав!

– Где? Тяв!