Евпраксия

Вскоре и Евпраксия поняла, что она обманута. С каждым днём пребывания в Бамберге она всё больше убеждалась в том, что император поступил с ней жестоко и она ему не нужна, что в Бамберге, как и в Кведлинбурге, она находилась в заточении. Она оказалась лишена всех, кто был ей близок, кто был любезен из прежнего окружения императрицы Берты. Злым умыслом её лишили даже любимой Милицы и верного Родиона. О их судьбе и судьбе придворных, оставшихся в Кёльне, она ничего не знала. Окружённая немногими придворными императора и незнакомыми ей слугами, она медленно исходила тоской. Ей казалось, что она вот-вот надломится, покинет Бамберг и умчит куда глаза глядят. Так бы всё и случилось, не появись близ неё душевный утешитель, минестериал Бамбергского собора патер Мейнгер. Этот добрый, умный и ласковый человек своим постоянным присутствием в замке, своими беседами поддерживал дух Евпраксии и вселил в неё надежду на то, что скоро её временное изгнание прекратится и она войдёт в императорское окружение полноправной его хозяйкой.

Однако вскоре увещевания Мейнгера потеряли силу. Пришла беда, которую Евпраксия пережила с трудом. Спустя месяц после приезда в Бамберг поздним вечером слуга доложил, что у ворот замка её спрашивает какой-то странный человек, грязный, заросший бородой и плохо говоривший по-немецки. Сердце Евпраксии забилось тревожно, она догадалась, кто пришёл к замку. Накинув мантию, она побежала к воротам. Стражи осветили факелом человека, и она узнала в нём Родиона.

   — Свет мой сердечный! — воскликнула Евпраксия, взяв Родиона за руку и вводя на двор замка. — Как же ты нашёл меня? И до чего же ты измучен, измождён! Что с тобой случилось? — задавала Евпраксия вопросы, не дожидаясь ответа и ведя его в замок.

Родион отозвался лишь один раз:

   — Подожди, матушка, всё поведаю.

Евпраксия привела Родиона в трапезную. Увидев камергера, велела принести хлеба, вина, мяса. Усадив Родиона за стол и сама сев напротив, смотрела на него с женской жалостью.

   — Как ты исхудал, родимый, глаза даже провалились!

Родион качал головой и посматривал на дверь в поварню. Он был голоден и умирал от жажды. Когда слуги принесли всё, что требовалось, он взял кубок вина и выпил его одним духом, потом торопливо взял кусок мяса и хлеба, принялся жадно есть. Утолив немного жажду и голод, сказал:

   — Прости, матушка, маковой росинки кой день во рту не было.

   — Ешь, ешь, теперь тебе некуда торопиться, — успокоила его Евпраксия.

   — Чего уж там, терпеть можно. А то, что поведаю, матушка, за горло держит. Как твои обряды начались в Кёльне и через четыре дня ты не вернулась в замок Птицелова, я пошёл тебя искать. Но в замке Конрада никто не знал, куда уехали-пропали ты и император. Я пытал многих вельмож придворных, расспрашивал дворню, никто и намёка не дал, где тебя искать. К городским воротам ходил, стражей опрашивал. Все говорили, что не видели, чтобы император уезжал из города. Я подумал, что стражи меня обманули, и отправился искать вас по замкам, что близ Кёльна. И там не нашёл вашего следа. — Родион выпил ещё вина, взял кусок мяса, хлеба и продолжал рассказ: — Я вернулся в замок Птицелова только через десять дней. Там меня ждала новая беда: пропала Милица. Конюх Линкер сказал, что она по распоряжению толстяка Деди уехала искать меня. Сказал ещё, что к ней были приставлены зри воина. Я прождал её два дня, но отчаяние одолело, и я отправился на её поиски.

   — Ой лихо мне, Родиоша! Не только тебя искать её выпроводили. Она кому-то мешала, — взволновалась Евпраксия.

   — Тогда я тоже о том подумал. И когда снова стал расспрашивать Линкера, то узнал, что в тот день, как её увезли, в замке был император и другие вельможи с воинами. Когда я всё это узнал, матушка, то понял, что Милица попала в руки маркграфа Деди. Он ведь не раз точил на неё глаза. Но сие промелькнуло молнией. У меня ёкнуло сердце от другого озарения. Я побежал наверх в твои покои, достал ключи, открыл чулан: он оказался пуст. Пуст, матушка! — закричал Родион. — Всё твоё добро украдено!

   — Господи, как же так?! Да кто посмел?! — бледнея, воскликнула Евпраксия.

   — Он и посмел, матушка, император. Поди, у него ключи были или в замке где хранились.

   — Но как у него рука поднялась на чужое добро?

   — Ах нет, матушка! С венчанием-то он и добру господином стал. Потому так и добивался супружества с тобой.

Евпраксия закрыла лицо руками и заплакала. «Господи, и как это я, хитрая, опростоволосилась и забыла матушкины наказы! Как попалась в сети коварного пройдохи?» — причитала она. Но, выплакав нахлынувшие слёзы, впервые в жизни озлилась: «Ну нет, тебе это даром не пройдёт, Рыжебородый Сатир».

   — А здесь ты как оказался? — спросила Евпраксия Родиона.

   — Так Линнер опять-таки помог. Видел, говорит, я в храме архиепископа Гартвига и епископа Рупрехта Бамбергского. Они же родичи, императору любезны. Вот и подумай над этим, может, в Бамберг сбегаешь, — сказал он.

   — И я подумал, что император всё и разыграл, как ловкий охотник; тебя отвёз в Бамберг, а сам вернулся в Кёльн.

   — Всё так и было, — согласилась Евпраксия.