Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц

Русские монархи со времен Петра считали, что западный сосед находится в их зоне влияния, но до поры до времени довольствовались контролем над королевскими выборами и польской внешней политикой. Однако на протяжении XVIII века Речь Посполитая приходила во всё больший упадок. Российский ставленник Август III почти совершенно не обладал властью. Десять из восемнадцати сеймов, собранных при этом короле, не приняли никаких решений. Сам он предпочитал жить у себя в Саксонии, курфюрстом которой являлся, а в Польше царила анархия, там хозяйничали враждующие группировки магнатов.

В 1763 Август III умер, встал вопрос о преемнике. В прошлый раз этот спор закончился войной за польское наследство. Сейчас, после окончания семилетней общеевропейской свары, драться из-за варшавского престола никто не хотел. Россия, обескровленная в меньшей степени, чем Пруссия, Австрия и Франция, распорядилась освободившейся короной по своему усмотрению.

Без лишних церемоний в Польшу вошли русские войска. Не пропустили на сейм нежелательных кандидатов и многозначительно постояли лагерем близ Варшавы, пока делегаты не выбрали того, кого желала российская императрица.

Екатерина поступила очень по-женски: подарила корону своему бывшему любовнику Станиславу-Августу Понятовскому. Выбор был, во-первых, приятный, а во-вторых, как казалось, надежный. У кандидата была репутация пустопорожнего болтуна и бонвивана, при котором Польша останется такой же слабой. «Фат, рожденный для будуара, а не для какого-либо престола: шага не мог ступить без красивого словца и глупого поступка», – безжалостно пишет об этом молодом человеке В. Ключевский.

Однако в истории иногда случается, что вроде бы никчемная личность, оказавшаяся на высоком посту по прихоти случая, вдруг проникается сознанием своей миссии и начинает вести себя соответственно положению. То же произошло и с новым королем.

Станислав-Август Понятовский. И.-Б. Лампи-Старший

Он остался таким же слабовольным, был робко-почтителен по отношению к русской благодетельнице, но при этом честно пытался укрепить свое захиревшее королевство. Станислав начал приводить в порядок финансовую систему, модернизировать королевскую армию, а самое главное – покусился на право «свободного вето», источник всех государственных бед.

В 1767 году был сделан первый шаг, совершенно необходимый для нормального управления казенными расходами: король предложил сейму принимать решения по бюджету большинством голосов. Если бы проект был принят, это совершенно изменило бы состояние польских дел.

Возрождение Польши, однако, не входило в планы Петербурга. Встревожило оно и другого соседа, Пруссию. Союзник Фридрих писал Екатерине: «Если ваше величество согласитесь на эту перемену, то можете раскаяться, и Польша может сделаться государством, опасным для своих соседей, тогда как, поддерживая старые законы государства, которые вы гарантировали, у вас всегда будет средство производить перемены, когда вы найдете это нужным».

К этому времени у русского правительства созрел собственный «проект» решения польской проблемы: забрать себе все земли, где обитает православное население, то есть вторую половину Украины и Белоруссию. Это пытался сделать еще Алексей Михайлович сто с лишним лет назад, да не хватило сил. Теперь же ничто не могло помешать «процессу объединения братских народов» (как это потом будет называться в советских учебниках). Сама Польша сопротивляться не имела сил, а с Пруссией и Австрией можно было договориться.

План этот осуществлялся постепенно на протяжении почти трех десятилетий, причем экспансионистские аппетиты все время росли. Такова уж природа военных империй: они расширяются, пока есть возможность расширяться.

Покорение Польши – одна из самых неприятных страниц в истории Российского государства. Другие участники, Пруссия и Австрия, тоже вели себя отвратительно, но первую скрипку все время играл Петербург.

Ученица Вольтера и Дидро, в то время еще даже не успевшая разочароваться в великих и гуманных принципах, проявляла в польских делах невероятное бесстыдство и цинизм, при этом все время прикрываясь высокими словами. Екатерина объявила себя защитницей старинных польских вольностей, на которые якобы покушается королевский проект. «Ничего нового» – так ничего нового.