Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц

В начале 1740-х годов антипрусская «система» Бестужева-Рюмина в российской политике еще не утвердилась, и Елизавета Петровна подумывала женить своего юного наследника Петра Федоровича на сестре нового прусского короля Фридриха II. Но, по выражению С. Соловьева, «Фридриху жаль было расходовать свою сестру на русских варваров», и взамен он предложил прислать в Петербург дочь одного из своих генералов, фюрста Ангальт-Цербстского. Помогло то, что девочка были племянницей несостоявшегося мужа Елизаветы, Карла Гольштейн-Готторпского, умершего накануне свадьбы – для сентиментальной императрицы это имело значение. Она согласилась взглянуть на захудалую принцессу, и София-Августа-Фредерика в сопровождении матери отправилась за тридевять земель на смотрины. Вот и всё, что сделала для четырнадцатилетней немки Фортуна. Дальнейшее – заслуга самой девушки.

В то время как мать настроила против себя царицу и двор своей сварливостью и мелочностью, юная Фикхен (уменьшительное от Фредерики) совершенно очаровала Елизавету, и прежде всего тем, что всячески демонстрировала истовое желание перестать быть иностранкой и сделаться русской. То ли по природной сметливости, то ли в силу врожденного такта девочка выбрала самый правильный для тогдашнего Петербурга стиль поведения. Она старательно учила язык и молитвы, а когда тяжело заболела и ее хотели причастить, попросила позвать православного священника и тем окончательно завоевала сердце государыни. Ее такая невеста вполне устраивала, а жениха никто не спрашивал.

Интересно, что уже в этом возрасте Екатерина Алексеевна (так принцессу стали звать после перемены религии) мечтала не о романтической любви, а совсем о другом. «В ожидании брака сердце не обещало мне много счастья. Одно честолюбие меня поддерживало; у меня в глубине сердца было что-то такое, что никогда не давало мне ни на минуту сомневаться, что рано или поздно я сделаюсь самодержавной повелительницей России», – рассказывает она в своих «Записках». Так всё и будет: мало счастья, но много величия.

Портрет юной Екатерины в охотничьем костюме. Г.-Х. Гроот

Семнадцатилетнего жениха и шестнадцатилетнюю невесту обвенчали в августе 1745 года. Принц, доставшийся ангальтской Золушке, оказался совсем не сказочным.

Бывший Карл-Петер-Ульрих, а ныне Петр Федорович может считаться классической жертвой антипедагогического воспитания, в котором все было перепутано: в годы, когда ребенку требуются любовь и ласка, мальчика держали в ежовых рукавицах и всячески унижали, а начиная с переходного возраста, когда нужна дисциплина, его окружили раболепным почтением и вконец испортили.

В одиннадцать лет он остался круглым сиротой и попал под опеку грубого, неумного воспитателя голштинского обер-гофмаршала Отто Брюммера. Тот при малейшей провинности бил своего подопечного по щекам, лупил хлыстом, ставил коленями на горох, прицеплял ослиные уши и так далее. В то время никто не помышлял, что Карл-Петер может унаследовать российский престол, поэтому учили его не русскому языку, а шведскому – принц ведь считался претендентом на шведскую корону. Но и она ему не светила. Маленькое, бедное, ополовиненное Данией голштинское княжество – вот все, на что он мог рассчитывать.

Когда же четырнадцати лет отрок вдруг был объявлен наследником великой империи и переселился в Петербург, всё переменилось. Петр словно кинулся наверстывать свое непрожитое детство, да так в этом состоянии и зафиксировался. По меткому выражению В. Ключевского, «на серьезные вещи он смотрел детским взглядом, а к детским затеям относился с серьезностью зрелого мужа».