«Евразийское уклонение» в музыке 1920-1930-х годов

Основа принципа страхового государства, заданного в советской народной автократии, заключается в том, что не только права и обязанности, но и само понятие гражданства, понимаемого во всем объеме этого слова, должны быть первично и изначально гарантированы. Каждая личность в конечном итоге страхуется всем государством, путем установления восходящей и неразрывной пени последовательных «гарантийных инстанций», причем система экономических и социальных гарантий идет параллельно системе политического оформления, что дает возможность отождествить сферу политики со сферой экономики, безнадежно разъединенные на Западе. Таким образом, политика «экономизируется», а экономика «политизируется», в результате чего должна создаться некоторая новая монистическая система широкого человеческого общежития. Что же касается «последнего» обоснования подобной конструкции, то оно должно заключаться в первичном законе социальной этики, согласно которому этическая целеположенность жизни вообще для всех и каждого пропорциональна степени действительного соучастия всех и каждого. Иначе говоря, в нарождающейся социально-политической интуиции новой России понятие социального взаимоучастия имманентно понятиям жизненной цели и ее этического смысла.

Крайне неожиданно, что русская революция, зажженная восьмидесятническим коммунизмом, для которого верховным принципом является лишь гедонистический принцип справедливого распределения благ, в своей глубине неожиданно раскрывает «философию общего дела». Одна возможность подхода к разрешению через революцию основной проблемы современности — проблемы новой государственности — поднимает над Россией потолок на безмерную по сравнению с европейским уровнем высоту и делает территорию русской революции тем местом, где проблемы двадцатого века если не разрешены, то поставлены на разрешение, в то время как Запад в процессе защиты своих буржуазных основ эти проблемы не только не ставит, но и разучился их понимать. Как бы ни относились в Европе к тому, что делается за нынешними стенами России, можно, однако, с твердостью сказать, что без той травмы, которая была нанесена и по сей день наносится русской революцией социальной совести всех современных поколений, — первая четверть двадцатого века обозначилась бы в новой истории как эпоха безнадежной глухоты и морального окоченения.

Когда-то Запад влек к себе беспокойных русских людей, задыхавшихся под низкой крышей России своим океаническим ветром, легким и просторным. Не наступит ли время, когда этот ветер, все более затихающий в Европе, поднимется над континентом Евразии, и не станет ли очень скоро для новых европейских поколений этот континент тем, чем когда-то была «океаническая» Европа для русских «бегунов» и искателей правды — новым океаном, где легко дышится, — новым Западом.

Источник текста — первая публикация в: СУВЧИНСКИЙ, 1928.

[576]

Pax Eurasiana (1929)