Девушка двинулась обратно. Она была от партизан в 10–15 шагах. Внезапно она упала, не проронив ни слова. Автомат выпал из ее рук. Она почувствовала ужасную боль выше колена; ее пальцы коснулись мокрого и болезненного места, а затем стали нащупывать автомат. Но силы покинули ее, и она не могла подняться на ноги. Она почувствовала, что кто-то пытается ее поднять, и узнала двух товарищей по роте. Пули и осколки снарядов свистели вокруг, оглушая их. Одного из товарищей ранило, его место занял другой. Девушка начала терять оставшиеся силы и слабо прошептала:
– Хватит, оставьте меня здесь.
Партизаны не уступили ее просьбе и осторожно вынесли ее из района боевых действий со словами:
– Ты имеешь право платить за наши жизни своей, а мы нет?
– Раньше это сделала Ганна, а теперь вы. Хватит! – умоляла она их, теряя сознание.
Она пришла в себя на следующий день. Командир склонился над ее кроватью и сказал, словно обращаясь к собственной любимой маленькой дочери:
– Дитя мое, с минуты на минуту должен прибыть врач из другой роты. Мы рассчитались с немцами… Две трети из них вчера были уничтожены. Правда, мы тоже понесли большие потери.
Он вздохнул. Рейзел снова начала терять сознание, у нее поднялась температура. Она была тяжело ранена. Она слышала голоса вокруг себя. Она чувствовала, что ею занимаются. Ей показалось, что она увидела Ганну, но ее веки были тяжелыми, как свинец, и она не могла их поднять. Затем она почувствовала, как кто-то нежно поцеловал ее. Ей показалось, что она чувствует дыхание Ганны на своих пылающих губах.
– Ах, какой сон… – она открыла глаза. – Ганна, это ты?
– Да, – был ответ.
Ганна склонилась над своей больной и израненной подругой. Вкратце она рассказала ей следующее: утром она попала в руки старосты, а вечером немцы позвонили ему и приказали перевести еврейку в маленький городок N, так как обычно убитых евреев хоронили в одной могиле. Староста выбрал двух полицаев, которые должны были отвезти ее туда, но вечером в деревню пробрался партизанский отряд, проезжавший мимо. Они убили старосту и полицаев, но она, Ганна, выжила. В партизанском отряде она исполняла обязанности медсестры. Врач брал ее с собой на все сложные операции. Рейзел от радости не могла произнести ни слова. Ганна гладила ее, говоря:
– Через месяц ты снова будешь здорова.
– Возьми назад свой паспорт, – вспомнила Рейзел. – Он мне больше не нужен. Мы теперь среди своих, вместе выполняем одно общее дело. Мы – партизанки.
Обе девушки знали это, и они собирались и дальше выполнять свою задачу – спасать жизни партизан.
Помни!
В середине зимы он находился на лечении в этом санатории, расположенном в густом лесу на Волге. Сквозь деревья виднелась голая гора, с которой стекала вода из известного на всю страну курорта. Обычно санаторий носил имя курорта, но теперь люди называют это место «Партизан». Санаторий принимает людей из тыла врага. Их подвиги записываются в книги, до сих пор хранящиеся под замком. Личные анкеты лежат там в стопках. Выздоравливающие покидают санаторий, чтобы возобновить свою деятельность в лесах, деревнях, осажденных городах, где их жизнь висит на волоске. Они сражаются, мстя за страдания народа.
Рана в его легких уже зажила. К нему вернулся аппетит. После молчания, продолжавшегося два месяца, он теперь может немного говорить с людьми и иногда улыбается мальчику с ампутированной ногой – партизанскому разведчику из Полесья в Белоруссии, лежащему рядом с ним. Только вчера он ходил в лес на долгую прогулку с Хорфиной, старушкой из окрестностей Брянска. Он вел ее за руку. Во время одной из бомбардировок леса старушка ослепла.
Сегодня рано утром партизан долго пробыл в палате с украинцами. Он оживленно беседовал с ними и замолчал, когда в палату вошла медсестра. Затем он зашел в кабинет и попросил, чтобы его отпустили, заявив, что он достаточно поправился, чтобы покинуть санаторий. Для того чтобы подготовить его документы, необходимо было получить разрешение лечащего врача. Он взял бумаги и подошел к белой загородке заведующего. Заведующий больницей, профессор с мировым именем, послушал его сердце. Он предложил ему ароматную сигарету, и оба сидели и молча курили. Наконец профессор сказал:
– По моему мнению, ваш отъезд следует отложить.
Партизан втянул дым поглубже в легкие, закашлялся и ничего не ответил.
– Ваше сердце ослабло, и вам необходим полный покой, – сказал профессор, не получив ответа. Партизан смотрел на свои тонкие, покрытые дымом пальцы, погрузился в свои мысли и не слышал профессора, который добавил:
– Первая же нагрузка на сердце может вызвать осложнения.
Партизан продолжал молчать.
– Пройдет много времени, прежде чем вы сможете быть полезны, – серьезно сказал профессор.
Услышав это, партизан поднял свои печальные глаза и посмотрел на профессора. В них горел упрямый огонь. Он провел тонкими длинными пальцами по своей седой бороде. На его устах застыло грубое слово, но он сдержался и ничего не сказал.
– Я вынужден пока запретить вам покидать это место, – сказал профессор.