Евреи в русской армии: 1827—1914.

В большинстве случаев по возвращении из армии еврей сохранял свой социальный статус. Мемуарная и художественная литература упоминает отставного еврейского солдата — человека ниже среднего достатка, живущего трудом сторожа или портного. В то же время те, кто служил между 1827 г. и серединой 1880-х годов, получили возможность селиться за чертой — привилегия, значение которой трудно переоценить. Подсчитывая среднестатистический доход евреев, живших в пределах черты, и сравнивая его с доходом евреев, живших за чертой, специалисты по социальной истории пришли к выводу, что семейный доход евреев во внутренних губерниях России на 20 % превышал доход семьи, жившей в черте. Представляя теперь, насколько в процентном отношении число отставных солдат преобладало среди жителей внутренних губерний, можно смело утверждать, что армия действительно способствовала экономической стабилизации еврейского населения России, позволив запасным солдатам подняться на более высокий уровень хозяйственной (если не социальной) жизни одним простым решением — открыв для многих из них черту.

В то же время для немногих, пожалуй даже для единиц, опыт, приобретенный в армии, обозначил некий жизненно важный поворот. Иосиф Трумпельдор отслужил полный срок на Русско-японском фронте сначала в 76-м Кубанском, затем — в 27-м Восточно-Сибирском стрелковом полку, защищал Порт-Артур, был трижды награжден крестом Георгия Победоносца (полный бант) и продолжил военную карьеру на Британско-турецком фронте в Палестине, став впоследствии национальной легендой и героем государства Израиль. Мета Иегуда Губельман служил в Восточно-Сибирском полку, дезертировал, организовал и возглавил социал-демократический военно-боевой комитет в Санкт-Петербурге и под псевдонимом Емельян Ярославский вошел в историю русского большевизма как ярчайший революционный деятель, сподвижник Ленина, председатель Центральной контрольной комиссии ВКП(б). Генрик Гольдшмидт провел несколько месяцев на Русско-японском фронте в должности военврача, служил на санитарных поездах № 171 и 166 (Харбин — Хабаровск), а по возвращении в Варшаву явил себя миру под именем Януш Корчак. Судьбы Гольдшмидта, Губельмана и Трумпельдора — представителей воинствующего большевизма, практического сионизма и нового гуманизма XX столетия — неотделимы от их военного опыта.

Этот опыт таил в себе ростки нового политического самосознания. Когда дезертиры всех национальностей — в том числе и евреи — бежали с фронтов Первой мировой, еврейские юноши из Могилевской губернии писали пылкие письма военному начальству еврейского отряда британской армии под командованием Паттерсона, созданного по инициативе Владимира (Зеева) Жаботинского и Иосифа Трумпельдора: «Мы готовы присоединиться к вам в любую минуту». Этот пылкий армейский энтузиазм — совершенно новая черта еврейского мироощущения — проявился и в русском социализме, и в практическом сионизме. Достаточно сказать, что отцы-основатели организации Хагана (впоследствии Армия обороны Израиля) были сплошь русскими евреями, а некоторые из них, подобно Трумпельдору, имели за плечами опыт Русско-японской и Первой мировой войн^{1133}.

Офицеры русской армии — в отличие от высокопоставленных генштабистов — без всяких цифр знали, что евреев в армии достаточно много, что еврейский солдат, как правило, надежен в боевых действиях и что он вполне заслуживает выслуги по службе, во всяком случае, достоин лучшей участи, чем унтер-офицерская. Среди офицеров были и такие, как подполковник Курзенев, во время Первой мировой командовавший 5-й батареей 32-й артиллерийской бригады. Под его началом служило немало евреев — наводчиков и телеграфистов. Когда Курзенев столкнулся с дилеммой — куда податься после февраля 1917 г., в разговоре с другим артиллерийским офицером обсуждая появившиеся в армии национальные формирования, он заявил следующее: «В настоящее время было бы самым приятным командовать еврейской батареей. Если таковые будут формироваться, я сейчас же выставлю свою кандидатуру»^{1134}.