– Я это не называю альбом, это фототерапия. Это сегодня лучше всего. Не надо психологов, никто вас там не поймет, просто возьмут деньги.
– Какая фотография!
– Слушайте, я должна была себе доказать, что, хоть даже меня и оставили, но я прекрасная. Смотрите, разве я не прекрасная?
– Абсолютно. Какая вы молодец!
– И каждый, у кого есть какая-то такая большая проблема, может себе это сделать.
– Получается, что это ваш внутренний бунт. Это ваш протест.
– Да, это мой протест, и это мое доказательство, что я послала их всех к черту… или как там по-русски, я не знаю, скажите хорошее выражение.
– Это хорошее выражение.
– Это протест, да. Надо было себе доказать, что я не ничто, я не ноль, я прекрасная. Понимаете? А кто мне может это доказать? Психолог? Нет. Товарищ? Нет. Подруга? Нет. Они же все мне говорят: «Ой, не беспокойся, будет все в порядке», все такое. Я им никому не верю. Я сама себе должна верить. Вот поэтому я называю это «фототерапия». Сфотографируй сама себя, как ты хочешь себя видеть, в этой трагедии, там, на этом дне. Это же не навсегда такое дно. Это пройдет, и будет хорошо.
– Вы себе сделали такой альбом. И как часто вы его смотрели? Вообще, как вы с ним обращались?
– Сначала смотрела сто раз в день. Это моя терапия. У меня не было ничего другого. Ну, а что, я могу пойти и сто долларов заплатить психологу, и ничего не поможет, да? Мои родители были против развода.
А тут я смотрю – вау, мне прекрасно, хорошо. Софа, ты можешь дальше идти, все будет в порядке. И поэтому эти фото такие, знаете… вот такие, например.
– Ну, София, смотрите, это чистый бунт. Сделали и сами себе доказали. Это же вы придумывали композицию, как все снимать? Как сидеть, как стоять, что надеть, с какого ракурса снять?
– Да. Я вам скажу, мы дурачились. А какой человек может дурачиться, когда он хочет только плакать: развод, маленький ребенок, где я буду жить… У него нет способности дурачиться. А он должен. Вы согласны? В этом мой бунт. В стремлении дурачиться.
– Как вы себя привели в это состояние? Я понимаю, что настроение было у вас не очень…
– Ужасное.
– Как вы себя так настроили, убедили сделать фотосессию?
– Я себе сказала: я же не буду поддаваться, да? Мне и так тяжело. Так вот, я буду дурачиться, я буду из моей грусти делать радость и веселье. Я всегда так делаю.
Когда Эрнест умер, я тоже сделала фотосессию, у меня дома. По-другому. Я теперь была «грузинская вдова».
Это был мой способ бунта, сопротивления. Исцеление самой себя. А что, разве это плохо?
– Это очень хорошо. Вы здесь просто красотка.
– Видите эту шляпу? Это я сделала.
– А это на вас костюмы, которые Эрнест покупал?
– Да. Вот. Что, плохие чулки? Смотрите, какие красивые.
– Костюм прекрасный, белый с черным. В стиле Коко Шанель. Как это нужно воспринимать, серьезно, несерьезно? Расскажите.
– Во-первых, я только вам это объясняю, никто из моих знакомых не видел этого, не знает этого и не понимает этого. Это, конечно, очень мое, внутреннее такое. Очень интимный, личный альбом, я никому этого не показываю. Это другая Софа. Они меня такой не знают. Но это много говорит обо мне. Понимаете?
– Это ваш способ пережить трагедию.
– Да.
– Пережить стресс, горе, боль…
– Да. Видите, вы меня понимаете. Вы же не говорите: «Что это за сумасшествие, почему ты так делаешь?»
Между прочим, Эрнест имел такое же качество, о котором я не знала. За три дня перед тем, как у него случился удар, он даже не попросил, он настоял, чтобы я нашла фотографа. Он сказал, что нужен профессиональный фотограф, и он хочет сделать фотосессию дома. Это заняло три часа.
– Фотограф снимал вас вдвоем?
– Нет, только его, меня не было дома. Я не знаю, или он предчувствовал, что это конец, или у него было какое-то особое состояние. Я нашла женщину-фотографа, и она просила, во-первых, чтобы меня не было дома, чтобы я его не смущала. Во-вторых, приготовить все галстуки. У него была коллекция, сто галстуков.
– Сто?
– Да, если не больше. Ну, он такой европейский человек. Фотограф попросила, чтобы были разные галстуки. И чтобы меня не было.
Смотрите, какой альбом… Это весь альбом только с этой сессии. Тут нет других снимков.