Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины»

Описания жестоких убийств 1648-49 гг. содержатся во всех еврейских описаниях события, в хрониках и молитвах. Вот только одно из описаний, иллюстрирующих грандиозность и ужас трагедии, постигшей еврейские общины. Те из евреев Заднепровья, кому не удалось спастись, присоединившись к отступающим войскам Вишневецкого, «погибли смертью мучеников от различных жесточайших и тяжких способов убиения: у некоторых сдирали кожу заживо, а тело бросали собакам, а некоторых — после того, как у них отрубали руки и ноги, бросали на дорогу и проезжали по ним на телегах и топтали лошадьми, а некоторых, подвергнув многим пыткам, недостаточным для того, чтобы убить сразу, бросали, чтобы они долго мучились в смертных муках, до того, как испустят дух; многих закапывали живьем, младенцев резали в лоне их матерей, многих детей рубили на куски, как рыбу; у беременных женщин вспарывали живот и плод швыряли им в лицо, а иным в распоротый живот зашивали живую кошку и отрубали им руки, чтобы они не могли извлечь кошку; некоторых детей вешали на грудь матерей, а других, насадив на вертел, жарили на огне и принуждали матерей есть это мясо; а иногда из еврейских детей сооружали мост и проезжали по нем. Не существует на свете способов мучительного убийства, который бы они ни применили; использовали все четыре вида казни: побивание камнями, сжигание, убиение и удушение»[100].

Сообщения уцелевших жертв, естественно, крайне редки. И снова Натан Ганновер дает нам свидетельства из первых рук, личные и человечные, трогающие своей безыскусностью. Беззащитная, приходящая в движение от слухов и надежд, управляемая сильнейшей из эмоций — страхом — такой нам предстает человеческая масса, среди которой оказался Ганновер во время бегства из Заслава. «Мы не были уверены, что местные жители — сплошь православные — не нападут на нас сами… У кого была своя телега — уезжал на ней; у кого не было ни лошади, ни телеги — хоть у него и были средства, чтобы приобрести их, — не успевал это сделать, и с женой и детьми уходили пешком, оставив все добро дома».

Три всадника нагнали толпу беглецов, сообщив ложные известия, будто их преследует враг: «Сейчас же наступило невероятное смятение среди евреев. Все они побросали со своих телег серебро, золото, платья, книги, подушки, перины — для того, чтобы быстрее бежать, спасая свои жизни… Некоторые бросали все — и лошадь, и телегу со всем, что было на ней, даже жен и детей — и бежали в страхе в леса, а многие мужчины и женщины, когда наступило это смятение, побросали своих детей и спасались по лесам и оврагам»[101].

Но их никто не преследовал. Разве что страх, дурные известия и память о страшной судьбе собратьев, поглощенных пламенем ненависти. Они продолжали двигаться, каждое утро благодаря Господа за еще одну ночь, проведенную в нееврейском постоялом дворе. Когда беженцы достигли собственно Польши — к западу от Вислы, — они стали жертвами голода и болезней и потеряли остатки своего имущества. Когда пришла весть о польском наступлении, они вернулись вслед за войсками, но не пошли далее Заслава. Ни один еврей или польский пан не отважился двинуться дальше на восток.