Еврейские погромы и национализм (СИ)

Другой символист, Андрей Белый, в статье «Штемпелеванная культура» (1909) выступил против «интернациональной, прогрессивно-коммерческой культуры», в распространении которой видел заинтересованное влияние «юдаизма». Владимир Солоухин не зря относил Серебряный век к миру Монархии, а не революции, которая погубила русскую культуру, даже частично заражённую пантеизмом и оккультизмом, но имеющую значительные почвеннические традиции и в своей смутности далеко ещё не антинациональную, сравнительно с культурой СССР. Советский националист С.Ю. Куняев ошибался, оспаривая монархическую концепцию «Последней ступени» Солоухина в предисловии к его «Чаше».

Личные симпатии поэтов к революции, как суицидальные склонности, не достаточны для отождествления их творчества не с обстановкой жизни, а с влекущей их смертью. Революция физически прикончила Блока и Гумилёва, но она убивала и искусство, развивавшееся при Империи.

6 февраля 1924 г., на смерть Ленина А. Белый написал: «хоть ставь крест: чудовищный гнёт над словом и писанием!..». Его закопал на поле литературы сам Л.Д. Троцкий [Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб.: Феникс, 1998, с.284, 320].

Сказывался тут и еврейский интернационализм. Критик Наум Берковский в 1928 г. сразу напал на М.А. Шолохова за донскую речь и казацкие песни – лучшее, имеющееся в «Тихом Доне». Берковский давал Шолохову убийственные для русской культуры, ещё и супротив Евангелия заточенные советики: «для марксиста, для материалиста слово было во-вторых, а не вначале. Поэтому: больше вещевого материала, товарищи пролетписатели, больше забот о материальном инвентаре романа, меньше о словесности» [«Критика 1917-1932 годов» М.: АСТ, 2003, с.139-140].

Для национально ориентированного критика всё наоборот: ориентиром служат слова Достоевского «язык и народ – это синонимы, и какое в этом глубокое значение». Или наблюдение А.Ф. Кони, что не развитое приложением собственных усилий стандартное образование делает человека склонным к пустому многословию, тогда как «свидетель из простонародья на месте обыкновенно говорит языком образным, полным силы и оригинальности» [М.П. Лобанов «Твердыня духа» М.: Институт русской цивилизации, 2010, с.314, 403].

Недаром в СССР были запрещены романы В.В. Крестовского или никогда не переиздавали Н.Н. Каразина. Всё потому что последний, оказавший значительное влияние на творчество П.Н. Краснова, повествовал «в соответствии в национальными традициями», его герои обладают «приобщённостью к национальной культуре», в них узнаваемы «признаки национального менталитета, безжалостно выветриваемые ветрами последних десятилетий» [Георгий Цветов «Забытая слава» // Н.Н. Каразин «Погоня за наживой» СПб.: Лениздат, 1993, с.3-8].

Все эти запретители наряду с борьбой с русским словом (а значит и с народом), «лидеры РАППа – Авербах, Светлов [Шейнкман], Киршон, Рохлин, Шершеневич, Вейсберг, Безыменский, [Иосиф] Уткин и другие – ненавидели Есенина. Они распускали чудовищные обвинения против Есенина в хулиганстве, пьянстве и особенно в антисемитизме». Хотя в этой еврейской литературной группе «Авербах, Киршон и другие – пили вино гораздо больше, чем Есенин» [А.И. Боярчиков «Воспоминания» М.: АСТ, 2003, с.258].

Осенью 1923 г. «за столом велись беседы, тон которых задавал Клюев. Любил говорить о напастях, постигших Россию, при этом во всём обвиняя большевиков и евреев. «Жидовское» засилье в таких беседах обсуждалось как в политике, так и в литературе». Эта тема «часто затрагивалась в беседах» с Есениным. В конце 1923 г. Есенина и ещё 3-х поэтов даже судили за такие высказывания [С.И. Зинин. Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской. М.: Эксмо, Алгоритм, 2010, с.115, 142, 152].