В Петрограде, если бы туда сумел войти генерал Краснов с первыми белогвардейскими войсками, революционеры с не меньшим пылом, без колебаний готовы были разнести все исторические здания с их обитателями. «С приходом новых судов на Неве образовалась солидная революционная эскадра. С этого момента не только в ночь 25 октября, но и дальнейшие попытки контрреволюции к сопротивлению, вплоть до похода Керенского – Краснова, были никчемными. Несколько позднее в нашем штабе ставился вопрос, так, между прочим, – как быть, если Краснов войдёт в Питер? Помню, тогда Каллис взял план города и карандашом отметил ряд пунктов в центре: «Всё это мы разнесём в полчаса судовой артиллерией». Он не преувеличивал – силища у нас составилась большая»
[И.П. Флеровский «Кронштадт в октябрьской революции» // «Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде. Воспоминания активных участников революции» Л.: Лениздат, 1956, с.64].Дочь Ольга, опубликовавшая дневники А.Я. Аросева, представляя отца «романтиком», умалчивает, что он был крупным чекистом и, будучи председателем Верховного революционного трибунала Украины, организовывал массовые репрессии. Аросев стал первый хранителем учреждённого Института Ленина С 1927 г. его отправили полпредом в Литву, потом Чехословакию. В 1934-1937 гг. Аросев возглавлял всесоюзное общество культурных связей с заграницей и претендовал на роль советского Геббельса. 23 сентября 1936 г. убеждал, что «надо сделать ВОКС комитетом пропаганды Советской культуры, как учреждение Геббельса в фашистской Германии»
.Вопреки замыслу публикатора, дневник Аросева изобличает его отвратительное лицемерие, изворотливое пресмыкательство перед ЦК и Сталиным, наряду с редкими признаниями о провале избранного им глубоко порочного революционной пути. 3 февраля 1937 г.: «полная дезориентация по всем вопросам жизни»
. 24 апреля 1937 г.: «едва ли человечество переживало более противоречивую эпоху и более аморальную, чем наша» [О.А. Аросева «Прожившая дважды. Возвращение из небытия» М.: Астрель, 2012, с.281, 312, 343].Их собственные старания на революционном поприще привели к рекордам аморализма. Аросева постигла та же участь, что и Розенгольца, поскольку они сами раскрутили маховик революционных погромов.
Исаак Бабель так защищал арестованного Якова Лившица, изъятого из верхов наркомата путей сообщения: «во время революции его надо было удерживать силой, чтобы он не рубил буржуев направо и налево, без всякого суда»
. Потому Лившиц никак не мог быть за реставрацию капитализма Царской России, в чём его обвиняли. Когда в 1939 г. арестовали самого Бабеля, его жена, после всех массовых убийств, затронувших каждый дом, питала надежду, что с его арестом произошла «ошибка» [А.Н. Пирожкова «Я пытаюсь восстановить черты: о Бабеле – и не только о нём» М.: АСТ, 2013, с.311, 321].Тогда значит, остальные сотни тысяч арестованных за 1937 г. она считала арестованными без ошибок и ссылалась на публичные признания вины на открытых процессах. Бабель считал, что арестованные каялись для поддержания общего престижа партии, жертвуя собой ради дела коммунизма.
Или вот, ещё рассказ представителя еврейской советской элиты. Леонид Утёсов (Вайсбейн), который расхваливает «одесский», т.е. еврейский период советской литературы 1920-х, «с юных лет восхищался»
тем самым бандитом Котовским, который резал еврейских купцов и всех кого сочтёт нужным. Его ловили жандармы за «суровые и подчас жестокие поступки». Когда они встретились, Котовский рассказал Утёсову, как ему удалось зарезать одного жандарма в поле. «Григорий Иванович рассказывал мне этот эпизод с какой-то особой, я бы даже сказал, скромной улыбкой». Прославление бандитизма в книге Утёсова «Спасибо, сердце» (1976) сопровождается описанием октябрьского погрома 1905 г. в Одессе по самой лживой схеме: «Бей жидов! – орёт годовой-запевала».