Еврейский автомобиль

Я поглядел на кобуру лейтенанта. Она была застегнута. Обер-фельдфебель Бушман шагнул вперед и отрапортовал, я не воспринимал его слов, но потом я услышал, как лейтенант Фидлер говорит что-то о крайне срочной работе, и я перевел дыхание, я ощутил, какое это блаженство - дышать, мне показалось, что я парю над землей, потом красный круг - пометка срочности - стал расти, расти, а потом вдруг разлетелся на части. Плохо помню, что было дальше, хотя за долгие минуты, пока мы шли на телеграф, я, должно быть, услышал от лейтенанта Фидлера известие о неудавшемся покушении на Гитлера. Был ли я поражен? Негодовал? Или над всем возобладало чувство собственного избавления от кары и страха смерти? А может, я воспринимал чудесное спасение фюрера как нечто само собой разумеющееся, как явление природы, подобное восходу солнца после ночи.

Вероятно, это было именно так, но точно я ничего не помню, эти минуты выпали у меня из памяти, я только помню себя снова в длинном телеграфном бараке, заполненном стуком, освещенном слепящим светом низко повешенных ламп, лейтенант Фидлер снимает с моего аппарата разведсводку за вчерашний день и бросает мне на стол целую пачку телеграмм, с обведенным красным грифом "СО", и говорит, что я должен оставить все другое и прежде всего передать эти только что поступившие донесения, которые все до одного адресованы в верховную ставку фюрера.

- Но разведсводка лежит со вчерашнего дня! - удивился я.

- Делайте то, что вам приказано.

На другом конце прямого провода уже нетерпеливо звонил мой берлинский коллега.

- Да, да, начинаю, - проворчал я и стал передавать телеграммы, которые мне принес лейтенант.

Чем дольше я их выстукивал, тем меньше понимал, почему из-за этих телеграмм подняли такую спешку!

Это были сплошь телеграммы высших и старших офицеров - генералов и полковников, командующих войсками в Греции, Болгарии, Албании, Югославии, на островах Эгейского моря, и все они заверяли фюрера в своей неизменной верности и преданности:

"...готовый в любой момент слепо и безусловно выполнить любой ваш приказ, мой фюрер", - телеграфировал некий генерал-майор, "...готовый следовать за вами, мой фюрер, куда бы вы ни повели..." - писал некий полковник, "...готовый радостно отдать жизнь за великую Германию и с нерушимой верностью повиноваться вам, мой фюрер..." - рапортовал некий генерал авиации, и вот так из телеграммы в телеграмму катился поток заверений, а я со злостью думал, что ради всего этого меня доставили сюда на штабной машине! Почему на этих телеграммах стоит пометка "СО", почему их нужно передавать в ставку фюрера прежде, чем разведсводку, хотя, как известно, разведсводка - самый срочный документ?

Я яростно стучал по клавишам. Разве само собой не разумеется, что генералы преданы фюреру душой и телом? И сколько их, этих генералов, стопа телеграмм никак не становится меньше! Зазвонил телефон дежурного. Лейтенант подбежал к аппарату.

Я видел, как он, назвав себя, вытянулся: видимо, он говорил со старшим в чине.

- Так точно, господин майор! - услышал я. - Слушаюсь, господин майор! услышал я. - Вероятно, уже передано, господин майор! - услышал я и сразу вслед за этим: - Сейчас проверю, господин майор!

Затем он подошел ко мне, стремительно переворошил всю пачку телеграмм, положил одну из них наверх, прошипел: "Передайте это немедленно!" Снова вернулся к телефону и доложил, что телеграмма как раз сейчас передается. Я прислушался, мне показалось, что я слышу, как из трубки раздаются грозные слова, лейтенанг пробормотал что-то, и тогда я действительно услышал, как голос в трубке заорал, что это неслыханно, это черт знает что, если телеграмма генерала от инфантерии до сих пор не передана. Кругом стучали все телеграфные аппараты. Белый свет слепил глаза. Голос затих, лейтенант положил трубку. Я начал снова стучать по клавишам, а лейтенант нервно расхаживал из угла в угол. "...От имени всех офицеров и рядовых дивизии поздравляю вас, мой фюрер, со счастливым спасением от покушения клики бесчестных негодяев, связанных с евреями..." - писал я, косясь на подпись, и видел, что и эту телеграмму подписал генерал. Верно, у них совесть не чиста, у этих господ офицеров, подумал я, и вдруг, пока я механически отстукивал хвост телеграммы, я, наконец, осознал, что произошло. Преступники бросили бомбу в фюрера, в нашего фюрера, в того единственного человека, который вел наш рейх через все испытания, через все пропасти войны к победе, клика предателей попыталась взять Германию за горло своими грязными руками. Я поверить не мог, что есть немец, способный даже в мыслях на такое преступление! И вдруг я услышал за дверью энергичную перебранку и узнал голос нашего начальника.

- Я вынужден настоятельно просить вас! - говорил он тихо, но твердо.

- Сожалею, но я действую по приказу свыше! - резко прокричал неизвестный мне голос.