Еврейский автомобиль

Я опять прислушался, дверь вдруг распахнулась, незнакомый подполковник ворвался в грохочущую комнату, да так стремительно, что адъютантские шнуры хлестнули его по груди. За ним, отчаянно жестикулируя, вбежал капитан Клаппрот. Пока лейтенант рапортовал капитану, мы косились на ворвавшегося.

Капитан спросил, кто передает телеграммы в "Волчье логово" *[* "Волчье логово" - кодовое название ставки Гитлера.]. Лейтенант назвал мою фамилию. Капитан Клаппрот и подполковник подошли к моему столу.

Я согласно наставлению продолжал писать телеграмму, к своему собственному удивлению, я был совершенно спокоен и ничуть не смущен.

- Когда была передана телеграмма генерал-лейтенанта фон Россберга? спросил капитан Клаппрот.

Лейтенант посмотрел на меня умоляющими глазами.

- Еще не передана, господин капитан, - сказал я, продолжая отстукивать текст.

- Это неслыханно! - заорал подполковник. - Неслыханно! - Он заглянул мне через плечо. - Как вы осмелились отложить телеграмму командующего и вместо нее передаете дурацкую телеграмму командира дивизии в чине полковника? - орал он.

Я продолжал писать.

- Отвечайте немедленно, ефрейтор! - орал подполковник.

Лейтенант оцепенел. Меня охватила ярость.

Я взглянул на лейтенанта и продолжал писать.

Я действовал, как положено, подполковник не был моим начальником и поэтому не имел права прерывать мою работу.

- Всех предам военному суду! - проорал подполковник и нерешительно потянулся к пистолету.

- Отвечайте господину подполковнику, - чуть слышно произнес капитан Клаппрот.

Я перестал писать и сказал, что согласно служебному наставлению передаю телеграммы отправителей равного ранга в соответствии с днем и часом их поступления и что вся пачка рассортирована соответственно этому. Мой берлинский партнер по связи, не понимая, почему прервана передача, звонил изо всей силы. Я снова сел и снова стал писать, я слышал крик подполковника, грозившего пристрелить меня на месте, и я знал, что он не станет стрелять, и я вдруг понял, что они все насмерть перепуганы. Но почему они все так боятся? Может, у них у всех совесть нечиста? Может, они все предатели? И война будет проиграна потому, что они все предатели? Я вздрогнул.

Как я осмелился подумать о поражении? Я передавал телеграммы механически, а мысли мои шли сами по себе, но тут я вчитался в текст и сразу же сделал ошибку. В тексте шла речь об опровержении лживой пропаганды врагов, а я дважды вместо слова "опровержение" написал "поражение". Только на третий раз я сумел передать это слово правильно и начал снова писать в прежнем ритме.

Тем временем лейтенант Фидлер и капитан Клаппрот продолжали увещевать подполковника, капитан вертел в дрожащих руках генеральскую телеграмму, чтобы немедленно положить ее на мой аппарат, лейтенант уговаривал подполковника взглянуть на пачку телеграмм, которые все до единой заверяли фюрера в верности и преданности его командиров на Балканах. Но подполковник прошипел, что все это его совершенно не интересует, что задержать телеграмму командующего - это неслыханное безобразие, что он доложит об этом самым высшим инстанциям, чтобы всех нас - особенно этого наглеца обер-ефрейтора - отдали под суд, тогда мы узнаем, что почем.

Аппараты продолжали стучать. Он наложил в штаны от страха, подумал я, и стал передавать текст, который капитан Клаппрот сунул мне на аппарат.

"...неизменно готовый верно и преданно следовать за вами, мой фюрер, и с национал-социалистской решимостью противостоять всем проискам врага..." - писал я и думал, что еще никогда не видел ни одного офицера таким беспомощным и жалким, каким был этот подполковник, потянувшийся к пистолету.

Подполковник сделал какую-то пометку в своем блокноте, потом повернулся и в сопровождении капитана, тяжело шагая, пошел к выходу. Лейтенант молча подмигнул мне, затем последовал за капитаном. Через несколько минут лейтенант Фидлер вернулся, положил передо мной лист бумаги с машинописным текстом, на котором в верхнем левом углу стояла красная пометка "СО". Он сказал, чтобы я бросил все и прежде всего передал этот рапорт. Это было донесение о подполковнике, который ворвался на наш узел связи, донесение было адресовано нашей вышестоящей инстанции в Вене. Надрываясь, зазвонил телефон. Я передавал донесение и слышал, как лейтенант отвечает:

- Слушаюсь, господин генерал! - и - Несомненно, уже передано, господин генерал! - Телефон надрывался всю ночь.