Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

Что ж, прочитаешь? Иль нет? Новозванной боишься супруги?
            Полно, прочти; этот лист – дар не микенской руки. Пишет Энона тебе, твой товарищ в фригийских дубравах;
            Пишет и друга корит… дай мне сказать: своего! Бог ли своим мановеньем мои пересилил желанья?
            Грех ли мешает мне быть впредь, как и раньше, твоей? О я смиренно несла бы заслуженной горести бремя;
            Но невиновной душе – боже, как тяжек удар!

Ты не царевичем был, когда я, бессмертная нимфа,

            Бога речного дитя, мужем тебя назвала;
Ты лишь теперь Приамид, а тогда – не стыдиться же правды! —
            Был ты рабом; для тебя стала рабыней и я.
Часто покоились мы среди стад под древесною сенью;
            Ложем зеленый нам был листьями шитый ковер.
Часто над стужей седой мы, зарывшись в глубокое сено,

            В бедной избушке своей резво смеялись вдвоем.

Вспомни! Не я ли тропу среди зарослей диких являла?
            Вспомни! Берлогу зверей между скалами – не я ль?
Часто, мой друг, мы с тобой расставляли плетеные сети,
            Часто по склонам горы лающих псов я гнала.
Горные вязы по воле твоей мою память лелеют:
            Имя Эноны на них – дело ножа твоего.
Горные вязы растут и с собой мое имя возносят;
            Выше растите, друзья, – выше, во славу мою!
Долго, мой тополь, живи, над бурливой рекою повисший,
            Ты, что на жесткой коре надпись такую хранишь:
«В день, когда, бросив Энону, Парис своей жизни не бросит,
            Волны свои задержав, вспять их погонит Скамандр!»
Что же ты медлишь, Скамандр?.. Что ж вспять своих волн не погонишь?
            Бросив Энону свою, жизни не бросил Парис!

День роковой! От тебя мое горе пошло, чрез тебя я

            Счастья конец, чрез тебя зиму познала любви!
Гера с Кипридой и та, что в доспехах почтенней, Паллада,
            Снявши покровы, пред суд твой согласились предстать.
Сам ты мне все рассказал. Моя грудь содрогнулась, внезапный
            Холод до мозга костей все мое тело проник.
Страхом объятая, к старцам, к старушкам согбенным лечу я —
            Все мне твердят: «Это грех, дева! Неслыханный грех!»

Падают сосны, пила заскрипела; суда снаряжают;

            Скоро в лазурную гладь врезались грудью они;
Мы расстаемся; ты плачешь… Уж в этом стыдись запираться!
            То была честная страсть; эта позорит тебя!
Друг мой, ты подлинно плакал; с тобою и я разрыдалась;
            Общих потоками слез вылилась общая грусть.
Как вокруг вяза родного лоза в винограднике вьется,
            Так мою шею тогда руки обвили твои.
Часто друзьям говорил ты, что плаванью ветер мешает;
            Те лишь смеялись: и впрямь, ветер попутный то был!
Часто, расставшись со мною, ты новых просил поцелуев;
            Поздно, насилуя грудь, мог ты шепнуть мне: «Прости!»

Вот уже ветер морской твой дремлющий парус колышет;

            Вот под ударом твоих весел белеет лазурь.
Взором своим провожаю я вдаль устремленное судно,
            Сколько могу, и в песок слезы стекают мои.
«Быстрое плаванье дайте, зеленые дочери моря!»
            Да, – чтоб на горе ты мне быстро свой путь совершил!
Так-то моей ты мольбой занесен был в чужие объятья,
            Был для разлучницы мой морем услышан обет!

Кряж самородный с земли на широкое море взирает;

            Прежней остаток горы, ярость он волн поборол.
Здесь я стояла; вдруг вижу – твой парус вдали показался…
            Вижу, и в воду скорей броситься просит душа.
Вижу – над темным бортом незнакомая блещет порфира…
            Сердце заныло: не твой, знала я, был то наряд!
Близится судно, попутным гонимое ветром, пристало…
            Вся я дрожу: средь мужей женщины вижу лицо!
Вижу… Зачем я так долго, безумная, медлить решилась!
            Ах! На коленях твоих дерзко сидела она!
Тут сорвала я покровы, ударами грудь истязуя,
            Влажные щеки своим ногтем изранила я,
Жалобным воплем в слезах огласила я Иду святую;
            В мраке пещеры лесной скорбь схоронила свою.
Так да горюет Елена, в пустом терему убиваясь!
            Радость, что мне принесла, так да познает сама!

Ныне милы тебе те, что по вольному морю скитаться,

             Те, что законных мужей склонны бросать для тебя;
А когда в бедности жил и к стадам пастухом был приставлен,
             Бедной женой бедняка только Энона была.
О, не богатства твои, не дворец меня царский пленяет
             Иль чтоб Приама снохой быть среди многих и мне!
Впрочем… не стыдно Приаму быть свекром наяды могучей,
             Или Гекубе – своей имя невестки мне дать.
Да, я хочу – я достойна вельможи женой называться;
             Княжеский скипетр моя только украсит рука.
Если ж с тобой я когда-то на листьях дубовых лежала,
             Не попрекай: и порфир не посрамлю я твоих.
Ласка моя безопасна: не двинется запад войною
             Из-за меня, не пошлет за море сильную рать.
Нет; но Елену обратно с оружием требует мужи,
             Этим приданым гордясь, в дом твой вступает она.

Гектора-брата спроси, выдавать ли ахейцам беглянку,

             Иль с Деифобом-бойцом Полидаманта спроси;
Что Антенор тебе мудрый, что царственный старец, отец твой,
             Скажет, спроси: им был долгий учителем век.
Гнусно, жены ради беглой, вести на погибель отчизну!
             Дело позорно твое; прав в своем гневе супруг.
И не надейся ты тщетно на верность лаконской невесты:

            Ласке твоей отдалась слишком уж быстро она.

Как Менелай удручен оскверненного ложа позором,
             Как он горюет, лихой раненный страстью жены,
Так загорюешь и ты. Невозвратна стыдливости гибель:
             Раз только в жизни жена жертвует честью своей.
Любит Елена тебя? Она так и Атрида любила;
             Ныне доверчивый муж вдовую греет постель.
Сладок удел Андромахи, что Гектору верной осталась!
             Счастье такое мой брак, друг мой, сулил и тебе.
Ты ж ненадежней листа, что, оставленный соком зеленым,
             Тканью сухой шелестя, в вихре осеннем летит;
Колоса ты легковесней, что, зноем нестанным палимый,
             Гордо пустою главой тянется к солнцу своей.

Я не забыла: все это сестра мне твоя предсказала:

            Косу свою распустив, так мне вещала она:
«Ах, что творишь ты, Энона? Пескам семена ты вверяешь!
            Парой бессильных волов пашешь ты берег морской!
С Греции телка идет, на погибель отчизне и дому
            Нашему; о, берегись: с Греции телка идет!
Граждане! Есть еще время: проклятый корабль потопите!
            Сколько, ах, сколько, друзья, крови троянской на нем!»
С криком пустилась бежать; исступленную слуги схватили;
            Русые волосы все дыбом на мне поднялись.
О, для меня ты, Кассандра, правдивой пророчицей стала:
            Да, захватила поля с Греции телка мои!

Пусть она блещет красой: не пристала развратнице гордость,

             Ей, что пришельцем пленясь, брачных забыла богов!
Да и пред тем ее некий Тезей – так, кажется, звали —
             Некий Тезей из родной дерзко похитил земли.
Чтоб ее юноша пылкий в семью возвратил непорочной?..
             Как я узнала про них? Спрашивать праздно: люблю!
Скажешь: «Насильно увел», – прикрывая вину ее словом;
             Слишком уж часто, поверь, терпит насилье она.
Я же, неверный мой друг, и поныне храню тебе верность,
              Хоть на измену ты сам лучшее право мне дал.
Тщетно во мраке лесном дерзновенное сатиров племя,
             В быстрой погоне резвясь, ласк добивалось моих;
Тщетно и Пан-повелитель, увенчанный ветвью еловой,
             В зарослях Иды глухих нимфе любовь предлагал;
Тщетно сам Феб-сладкопевец, троянской твердыни создатель,
             Пел про любовь мне; и все ж дар свой оставил он мне:
Всякое зелье лесное и всякий целительный корень,

             Все, что рождает земля, силе подвластно моей.

Ах, если б знала я зелье, что раны любви исцеляет!
             Горе! Владычице чар чары не служат ее.

Помощь, в которой не властны зеленые дети природы,

             В коей не властен и бог, ты лишь мне можешь явить.
Можешь – и должен, мой друг. Пожалей невиновную деву:
             Я не носила копья в войске данайском на вас;
Но как была я твоей в беззаботные юности годы,
             Так и до жизни конца быть я твоею хочу.