Европа-45. Европа-Запад

Невидимые железные звери во чревах танков рычали, словно требуя поживы. Пулемет продолжал стрелять, хотя теперь уже все партизаны размахивали оружием и кричали так, что их, пожалуй, слышно было не только в первом танке, но и во всех остальных: «Не стреляйте! Мы партизаны!»

Кричали по-итальянски, по-немецки, кричали на чешском языке, на русском. Проклинали невидимого стрелка и того неуязвимо-равнодушного американца в каске, что стоял в люке переднего танка и спокойно жевал резинку.

Наконец пулемет умолк. Рядом с американцем вырос здоровенный негр, сверкнул белозубой улыбкой, нацепил на плечо короткий автомат, легко выпрыгнул из люка и, как тигр выгибая свое сильное двухметровое тело, соскользнул с танка на шоссе.

— Бросай оружие! — рявкнул он.

Его вначале не поняли — тогда он жестами показал, что надо делать. Когда первый из них, к кому он подскочил, отрицательно помотал головой, негр легко вырвал у него автомат из рук и швырнул его прямо под загребущие гусеницы танка.

— Бросай оружие! — снова заревел он, наставляя круглое очко своей автоматической винтовки на партизан.— Бросай оружие!

Указательный палец его правой руки угрожающе лежал на спуске автомата. За спиной у негра громоздились стальные горы танков, ежесекундно готовых смести с лица земли смельчаков, в случае если те откажутся подчиниться этому здоровиле. И партизаны сдались. Первым бросил автомат капитан Билл. Швырнул, проклиная американцев, свое оружие пан Дулькевич. Неуверенно положил на шоссе пистолет Франтишек Сливка. Чуть не со слезами расставались с оружием гарибальдийцы капитана Билла.

— Обыщи их, Уайтджек!—приказал стоящий у башни, вероятно командир.—Хорошенько обыщи их, Уайтджек!

Черный танкист, которого только в насмешку можно было назвать Белым Джеком^[53], подбегал то к одному, то к другому партизану и, тыча в грудь своей винтовкой, быстро обшаривал свободной рукой партизанские карманы, ловко ощупывал людей и отпихивал в сторону, ближе к танку.

— Ну что, a farewell to arms?^[54]— расхохотался офицер, закуривая сигарету и любуясь, как умело и ловко справляется со своим делом Уайтджек.

«А farewell to arms» ...прощай, оружие... Да читал ли вообще тот офицер Хемингуэя? Вполне вероятно, что читал. Ведь он американец, как и Хемингуэй. Возможно, читал перед тем, как попасть сюда, на север Италии, ведь и Хемингуэй тоже воевал здесь когда-то, в таких, как эти, горах, или то было среди иллирийских холмов, возле мелких лагун, по которым плавали на длинных лодках охотники, и гребцы пели непонятное: «Пизомбо! Пизомбо!» — подзадоривая себя к труду, а охотников — к бдительности. Кто знает, может, и этому лейтенанту осточертела война, и он мечтает о том времени, когда наконец сможет распрощаться с ненавистным оружием и будет иметь дело разве что с дробовиком, который пригодится на тот случай, если он будет скользить в лодке среди камышей по лагунам Адриатики, охотясь за перелетными птицами.

А может быть и так: не имея еще возможности само бросить оружие, охотно помогает в этом другим?

Но чему же тогда он смеется? Почему смеется так нагло и так свысока? Почему подхлестывает своего солдата: «Обыскивай их хорошенько, Уайтджек!» И почему встретил их пулеметной очередью? Их, своих союзников и помощников?

Михаил смотрел, как его товарищи бросают оружие, как летят под гусеницы «шермана» с таким трудом раздобытые, выстраданные автоматы, винтовки и пистолеты, и в ярости стискивал зубы.

Он не отдаст оружия. Ни автомата, ни пистолета, не отдаст ничего. Пусть угрожающе рычат танки, пусть сверлит его глазами этот лейтенант, пускай расправляется с ним неумолимый Уайтджек — он не изменит своего решения! Прощай, оружие? О нет, рано еще с ним прощаться! Еще не время. И не этому скучающему лейтенантику решать, когда должен сдавать оружие он, Михаил Скиба!

Негр был уже рядом. Еще один партизан — и очередь за Михаилом. Уайтджек отлично видел, что Скиба — единственный из всех, кто не сдал оружия. Он увидел, что автомат у Скибы тоже готов стрелять, как и его, Уайтджека, винтовка Браунинга. Возможно, он угадал или просто почувствовал, что решимости у Михаила не меньше, чем у него самого, хотя за ним стояла сила, а за плечами Михаила — всего лишь незащищенное шоссе. И все же негр явно медлил, невольно опасаясь этого странного, почти столь же высокого, как он, партизана, с глазами, темными не то от гнева, не то от презрения.

«Застрелю! — решил тем временем Михаил.— Как толь-ко коснется меня или моего автомата, так и сделаю из него решето. Прощай, оружие? Черта с два!»

Солдат подскочил к Михаилу и остановился в нерешительности.

— Долой оружие! — рявкнул он. Крикнул и оглянулся на своего офицера, так как уже знал, хорошо знал, что партизан не послушается его приказания, не подчинится и не отступит.