Европа-45. Европа-Запад

В Париж прилетели на следующее утро. Михаила, по-видимому, ждали, так как сразу перепоручили его опеке французского капитана, в распоряжении которого имелся американский «джип». Михаил пожал руку французу, взглянул на него. Каскетка, шитая золотом, френч с большими накладными карманами, выпуклые медно-желтые пуговицы, перчатки. Офицер выглядел так, будто только что сошел с картинки довоенного журнала, печатавшего фотографии бравых вояк.

Узнав, что Михаил — советский офицер, он обнял его и стал целовать прямо-таки с женской экспансивностью.

— Ах, мосье, мы, французы, как никто, знаем, чего стоят русские!

Усадив Скибу в машину, он засыпал его целым ворохом округлых, как колесики, слов. Слова катились мимо Михаила, непонятные, неизъяснимые: «ля-па-са-са, ля-па-са-сси». Нечего было и думать остановить поток этих слов хоть на миг, чтобы разобраться в их плетении, докопаться до их смысла.

Париж обнимал их отовсюду. Париж ластился, шептал призывно и горячо: «Ты в Париже, не забывай, что ты в Париже, помни, что ты в Париже!» Удивительный город, на целый этаж выше всех остальных виденных Михаилом городов; здесь буквально каждый дом непременно имел мансарду.

— Ах, мосье смотрит на мансарды? Наши мансарды — это инкубаторы гениев.

Кафе на узких и на широких улицах, вечные, как сам Париж, кафе; женщины без чулок, мужчины — без шляп. Робкие цветы весны — пучочки фиалок и тюльпаны — в руках у стройных, тоненьких девушек. Бедность и радость. Это был Париж весны сорок пятого года.

— Ах, мосье, низкий курс франка, низкий курс жизни, традиционно голодные жители Монмартра и Латинского квартала, нетопленные особняки Сен-Жермена, — вы понимаете, мосье?

Да... Если бы этот «мосье» мог разобраться в стремительном потоке этих округленных, умопомрачительно округленных слов!

— Вино по карточкам, — уже по-английски сказал француз.— Вы понимаете — вино по карточкам!!..

Этого Михаил действительно не понимал. Хлеб по карточкам— вполне естественно. Но вино? Разве это столь необходимый продукт?

— Ах, но ведь это одно и то же, поймите! Это все равно как если бы давали по карточкам воду.

— Теперь понял, — улыбнулся Михаил.

Париж потрясал количеством людей, заполнявших улицы. И не только военных, а прежде всего штатских молодых людей, юношей, небрежно одетых, с небрежной походкой, с небрежно торчащими в уголках губ сигаретами. Откуда столько сигарет в голодной на хлеб и табак Европе?

А офицер между тем не умолкал ни на минуту, словно бы сопровождая мысли Михаила, как бы комментируя их.

— Франция всегда умела сочетать новое и старое, умела одновременно увлекаться классиками и пускаться в самые что ни на есть шальные прихоти последнего крика моды. В то время как в солдатских театриках на Монмартре лихо отплясывают голые девицы, в «Комеди Франсэз» идут Корнель, Расин, Мольер. Нам от рождения присущ пиетизм к бессмертным гениям, ибо они делают бессмертным народ, а Францию — великой...

— В Париже все еще продолжаются суды. Скорые суды над коллаборационистами. Расстрелы. Кровь и смерть. Обесценивание, этакая девальвация жизни. Кое-кто спрашивает: «Неужели для этого нужно было побеждать?» Мы отвечаем: «Да, нужно». Покончить с тем, что было, навсегда. Лишив жизни десяток предателей, вернуть вкус к жизни миллионам. Вы видите, мосье, парижан? Они уже веселы, они уже беззаботны, но еще не сбросили с себя равнодушия и отупения, которые нависали над ними во все годы оккупации. Эта походка у наших мужчин, эти небрежные прически у женщин... Это трагично, мосье! Но нация обладает могучей силой. Последний парижский анекдот, мосье, разрешите?

Генерал де Голль устраивал прием. Члены правительства, военные дипломаты. У американского генерала, который тоже попал на прием, соседом по столу оказался французский академик. Если не ошибаюсь, писатель Жюль Ромен. В парадной форме, весь в золоте, роскошный и важный, как фельдмаршал. Американец долго ерзал на стуле, выпил для храбрости бокалов пять виски и только тогда решился наконец спросить француза, к каким войскам принадлежит этот удивительный мундир. «Танки?» — спросил он. Вы представляете, мосье, как этот красномордый, отупевший от виски солдафон сиплым оловянным голосом спрашивает французского академика, этого бессмертного, одним только французским словом, которое он выковырял из извилин своей слишком уж неглубокой памяти: «Танки?» Вы только вообразите себе, мосье! Вообразите и подумайте, что бы вы ответили на столь дурацкий вопрос. И спросите, что бы ответил я. И попытайтесь угадать, что ответил Жюль Ромен, или Морис Надо, или кто-либо иной из наших бессмертных — это уже не имеет значения!

Так вот, он ответил тоже одним словом. Американец спросил его: «Танки?» А бессмертный сказал: «Гении!» Вы понимаете, мосье, как это прозвучало? «Гении!» Это нужно было уметь сказать! И так сказать мог только француз...