Европа-45. Европа-Запад

-— Его реплики, его тирады, чем дальше, все более стали напоминать некий дипломатический документ, в котором всегда больше невысказанного, чем сказанного. Михаил чувствовал, что если и дальше разговор будет продолжаться в таком же духе, то бургомистр совершенно запутает его, пользуясь тем, что Скиба не силен в немецком языке. Он непременно перехватит инициативу в свои руки и станет диктовать свои условия, поведет беседу по тому руслу, которое вздумает избрать сам и которое покажется ему выгоднее. Он сказал: «Каждый носит в своей груди боль». Выходит, эсэсовцы, скрывающиеся где-то от справедливой кары, тоже носят боль и Гиммлер, колесивший по городам Германии с ампулой яда во рту, тоже носил боль в своем недостойном сердце? Христианские догматы, которыми руководствовался бургомистр, не находили отклика в душе Михаила Скибы. В его намерения не входило вступать с этим старым человеком в богословские диспуты о сути добра и зла; в этих вещах он отлично разбирался и без диспутов. Он приехал сюда с определенной целью и должен добиться ее осуществления без лишних разговоров — вот и все! К тому же и Попов, которому, надоели бесконечные преамбулы, тоже незаметно подталкивал Скибу под локоть; кончай, мол, с этим старым ангелом, положи его своими списками на обе лопатки.

— Я привез вам вот это,— решительно сказал Скиба, вынимая из полевой сумки кипу списков.— Здесь два экземпляра. Один для вас, господин бургомистр, второй для представителя Military Government.

— О’кей,— блеснул белозубой улыбкой американец, принимая из рук Скибы свой экземпляр.

Бургомистр улыбался все так же ласково и мирно, как и до этого. Движения у него были степенны и размеренны, он как бы исполнял торжественный ритуал, а не держал в руках страшные реестры смертей и убийств.

— Согласно договоренности между союзническими командованиями,— сказал Скиба,— немецкие магистраты обязаны поставить на всех вышеобозначенных могилах памятники. Я прошу вас, господин бургомистр, позаботиться об этом. Поэтому я и приехал к вам, господин бургомистр. Очевидно, нам придется некоторое время сотрудничать с вами.

— Как именно вы представляете себе это сотрудничество, позвольте узнать, высокочтимый господин офицер? — спросил все с той же невозмутимой улыбкой Аденауэр.

— Думаю, что вы изыщете соответствующие средства и найдете ответственных людей для выполнения этой работы.

Желательно, чтобы проекты памятников согласовывались с нами. Вы же сами понимаете, что эти памятники будут стоять на могилах наших людей.

— Это памятники жертвам войны...

— Да, но мы хотели, чтобы было видно, что это не просто жертвы войны, а советские люди. Вы меня понимаете, господин бургомистр?

— Я стараюсь вас понять и приложу для этого все усилия.

— Когда, следовательно, к вам наведаться?

— Мне трудно сейчас определить точный срок. Это столь неожиданно. Не прошу вашего сочувствия, но сами понимаете, сколько дел в таком разрушенном городе, как наш. Живые не хотят ждать.

— Мертвые тоже не хотят ждать. Тут уж я ничем не могу вам помочь. Живые сами напомнят вам о себе, а я со своей стороны напомню о мертвых. Не сердитесь, господин бургомистр, если я буду немного назойлив, но я заеду к вам на следующей неделе. Честь имею.

Улыбки сопровождали Скибу и Попова до самого выхода.

ХОТЕЛ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА

Весенний взбаламученный Рейн катил долиной резкие волны горной свежести. Приятно было, опустив стекло в машине, проехать вблизи реки. Паутина улиц и переулков плелась вокруг обломков разрушенных домов, пугливо огибала зеленые пятна сочной травы, прорастающей на развалинах, лепилась к небольшим площадям, где ветер играл разноцветными тряпочками и обрывками потемневших от непогоды газет, которые разлетались во все стороны, словно серые гуси. Подчас уличка нацеливалась прямо на дерево и, пристыженная, сразу же брала в сторону, потому что была слишком убога, вся в пыли, покореженная, а деревья стояли омытые дождями, густолистые, пронизанные токами молодого сока, молодокорые. Деревья царствовали здесь над этими развалинами, над бывшими домами и улицами. Только деревья оставались живыми в этом мертвом городе да еще Рейн, щедро выполаскивающий этот кусок изувеченной немецкой земли водами тающих альпийских снегов, ручьев Шварцвальда и Семигорья.

Попов вел машину наугад. Старался держаться как можно ближе к Рейну, иногда выскакивал прямо на пустынную набережную. Когда же дорогу преграждали воронка или группа развалин, снова углублялся в путаный лабиринт уличек, и тогда Рейн скрывался за нагромождениями мертвых камней, и только бегущие навстречу липы и клены очерчивали путь черного «вандерера» и как бы свидетельствовали, что машина едет по городу живых, а не мертвых.

— У меня такое впечатление,— после долгого молчания сказал Михаил,— что этот старичок пока что ничем не занимается в своем городе.

— А у меня от него вообще не осталось никакого впечатления,— пробормотал Попов.— Зачем назначать на такие должности старых дедов? Его место — в музее или церкви.

— Старость — это мудрость...