Европа-45. Европа-Запад

— Вы — не представители союзников. Я не желаю с вами разговаривать! Я отказываюсь от беседы с вами!

— Тогда мы обратимся непосредственно к союзническому командованию.

— Это ваше дело.

— Вы, вероятно, плохо помните, за какие заслуги вас поставили на пост бургомистра?

— Я помню только свои привычки.

— Прекрасно. Тогда мы напомним вам еще кое-что.

— Я приказываю вам замолчать.

— Мы пришли сюда, чтобы говорить, и еще не сказали всего. Но мы вернемся, господин Аденауэр, к этому разговору. Верьте: мы еще вернемся!

Шестеро повернулись, пошли к двери. Даже пушистый ворс ковра не скрадывал стука колодок. В зеркальном стекле дверей, преломляясь, отражалась целая толпа, сотни и тысячи полосатых, как пограничные столбы, истощенных, но непреклонных людей. Пограничные столбы между стран добра и зла, меж двух миров: обмана и правды.

Аденауэр тяжело вздохнул и провел дрожащей рукой по взмокшему лбу.

Однако это было только начало. Через час в приемную бургомистра явился советский лейтенант. Аденауэр пригласил его в кабинет, не желая, чтобы в приемной слышали их разговор. Бургомистр был чрезвычайно взволнован и изможден после стычки с бывшими заключенными. Все дрожало в нем от возмущения, смешанного со страхом. Но он не подавал вида, лицо его выразило учтивую приветливость, и даже своему голосу он сумел придать благовоспитанную мелодичность, как в минуты наибольшего душевного равновесия.

— Мы давно не виделись, господин лейтенант. Как подвигаются ваши дела? Довольны ли вы своей резиденцией в Берг-Гладбахе? Это я порекомендовал союзническому командованию выделить для вас виллы именно в Берг-Гладбахе. Я сам люблю этот живописный уголок. Еще Бенсберг, Гердорф — чудесные места!

— Да, места чудесные! — согласился Скиба.— Хотя, конечно, дома лучше.

— Да, да, все мы дети своей земли и вместе с тем граждане. И каждый прежде всего думает о родной стране. Сыновья и граждане. В человеке это должно быть неразрывно. Дело, которое он выполняет, не может заменить в нем человека. К сожалению, в нашей стране дистанция между делом и человеком была чересчур велика. Один из этических парадоксов старой Германии.

— К сожалению, господин бургомистр, этот парадокс еще и поныне можно наблюдать,— усмехнулся Михаил.

— Но где?

— Хотя бы на вас.

Аденауэр с трудом сдержался. Кипел внутри, а внешне был леденяще вежлив. Кто несет на себе бремя политики, должен обладать горячим сердцем, но холодной головой. Только так! Если же у тебя не будет холодной головы, то горячее сердце непременно толкнет тебя на опрометчивые и неверные поступки. О, эти русские большевики! Когда в сорок четвертом его посадили в кельнский концлагерь, один такой русский — он даже немного напоминал этого лейтенанта— каждое утро приносил ему хлеб и кофе, сплевывал сквозь зубы и бормотал: «Жалкий капиталист»... Тогда он, Аденауэр, пил кофе и молчал. Сегодня не сдержался с бывшими узниками, зато теперь вынужден был сдерживать себя во что бы то ни стало. Насильственно улыбаясь в ответ на усмешку русского, все так же вежливо поинтересовался:

— Могу ли я попросить вас, господин лейтенант, разъяснить свою мысль?

— Извольте. Я пришел к вам с жалобой.

— С жалобой? На кого же? Опять жалобы, опять требования, опять ультиматумы, о боже правый!

— На вас, господин бургомистр. Вы не выполняете наших просьб. Я имею в виду предыдущий разговор относительно памятников.

— Позвольте, ведь в Браувайлере завтра или послезавтра открывается памятник? Вы сами осматривали его и остались довольны!

— Да, в Браувайлере завтра откроется памятник. А остальные?

— К сожалению, все делается не так быстро, как этого хотелось бы, мой дорогой господин лейтенант.

— Вспомните, что для того, чтобы убить этих людей, не было нужды в столь большой и длительной подготовке.

— Вы говорите так, будто это я убивал ваших соотечественников.

— Они лежат в земле, на которой нынче вы хозяйничаете.

— Здесь хозяйничают союзники.

— Я внимательно прочитал интервью, данное вами иностранным журналистам. Вы заявили там, что продолжительная оккупация Германии не нужна и нежелательна, ибо немцы сами могут навести порядок в своей стране. Я выражаюсь, быть может, не совсем точно, но стараюсь передать содержание вашего интервью.

— Да, вы приблизились к содержанию того, что я сказал в соборе.

— У меня и прежде не было сомнений в том, что немцы сами могут управлять своей страной. Нет их у меня и теперь. Поэтому я и обращаюсь к вам как к одному из руководителей и хозяев этой земли и настаиваю, чтобы сделано было то, что должно быть сделано.

— Все это так, но поймите, господин лейтенант: мы, европейцы, не привыкли к вашим... гм... большевистским темпам...

— Мы тоже европейцы. Я родился и вырос на Украине, которая, как вам должно быть известно из географии, расположена в Европе. Это верно, наши темпы не всех удовлетворяют. Но в данный момент речь не о темпах, об уважении к мертвым.

— Вы инкриминируете мне страшные вещи.