Европа-45. Европа-Запад

Она совсем забыла о дожде. Не обратила внимания на промокший костюм Вильгельма, на грязные ботинки, не подумала о том, что ему и вправду надо переодеться. Укоряла себя... Ведь она не дома... Ведь не будь этого несчастья, и сама она после такого дождя первым делом переоделась бы... У нее, кажется, мокрое платье? Она провела ладонью по материи. Да... Но это ерунда. За стеной Вильгельм плескался водой, а ей слышался назойливый звук мельнички, красной мельнички для кофе, и она знала, что долго не сможет вытерпеть, что сойдет с ума от этого беспрестанно мерещившегося ей мерного звука...

Наконец Вильгельм, умытый и переодетый, вошел в комнату. На нем была белая рубашка, и он весь пропах водой. Никогда не думала Гильда, что у воды есть запах, и сделала это открытие только сегодня, только сейчас. Запах воды... Поймала себя на желании что-нибудь делать: открывать несуществующие запахи воды, любоваться белизной рубашки Вильгельма, лишь бы только не слышать скрежещущего отзвука мельнички для кофе... Лишь бы только не слышать.

— Вы давно знакомы с Маргаритой? — спросил Вильгельм, надевая пиджак.— Живете здесь, в Ниппесе? Почему она ничего о вас не говорила? Надеюсь, вы поужинаете с нами?

— Простите,— голос Гильды дрожал от напряжения.— Я познакомилась с Маргаритой только сегодня, час назад...

— Да? — Вильгельм перестал просовывать руку в рукав пиджака.— У вас, верно, какое-нибудь дело? Молчите... Вижу по вашим глазам, что у вас беда... Я угадал?

Женщина молча кивнула.

— Но почему же вы не сказали мне сразу? И Маргарита — тоже... Маргарита!—позвал он жену, приотворив дверь в маленький коридорчик, ведущий в помещение пивной.

Та прибежала, вытирая руки белым фартуком.,

— Ты звал?

— Почему же ты сразу мне не сказала, что у Гильды беда? — спросил Вильгельм.

— Ты был такой усталый, говорил о чем-то своем...

— Ах, прости, пожалуйста, я действительно говорил только о себе. С моей стороны это было просто свинство... Но что у вас, Гильда? Чем вам помочь? Сможем ли мы что-нибудь сделать?

— У нее сегодня украли ребенка.

— Ребенка? Кто украл? Как?

— Не знаю,— сказала Гильда. Зубы ее стучали, и она не в силах была преодолеть дрожь во всем теле.— Я ничего не знаю.

— Но по крайней мере подозреваете кого-нибудь? Где вы живете?

— В Мюльгейме.

— В Мюльгейме! А ищете своего ребенка здесь? Но почему именно здесь?

— Похитил ребенка, по всей вероятности, некий Финк... из виллы-ротонды...— сказала Маргарита.— Ты, вероятно, его знаешь, раз он оттуда...

— Знаю ли я Финка? О небо... Так это он украл вашего ребенка?

— Да. Финк. У него тонкие злые губы и искалеченная рука. Он хвалился, что живет где-то здесь, в Ниппесе, в круглой вилле, в роскошной странной вилле. Поэтому я и прибежала сюда.

Тильда заплакала. Странно, что она так долго не могла плакать. Просто неимоверно, чтобы женщина забыла облегчить свою душевную муку слезами. Теперь она горько плакала, но обильные слезы не помогали. Вильгельм положил ей руку на плечо:

— Успокойтесь, прошу вас. Я знаю, где эта вилла, знаю Финка, знаю всех. Не могу только понять, зачем им ребенок? Это ваше дитя, да?

— Да, то есть нет.

— Я что-то не совсем понимаю.

Тильда вытерла слезы. Надо успокоиться и рассказать этим добрым людям обо всем. И о Дорис, и о советском лейтенанте, и о красной мельничке для кофе, о том, как она бежала по мосту, о реве солдатни... Преодолевая всхлипывания, рвущиеся из груди, прерываясь на каждом слове, Тильда стала рассказывать. Маргарита забыла про свои обязанности, забыла, что ее ждут в пивной, стояла, опершись о дверной косяк, не в силах оторваться от него. Вильгельм слушал спокойно. Он отлично знал, сколь запутанна бывает иногда человеческая судьба, и не удивлялся услышанному, а обдумывал, как лучше и быстрее помочь молодой женщине.

— Скажите,— спросил он ее, когда она умолкла,— а почему вам не пойти сразу к советскому офицеру и не рассказать ему о несчастье?

— Что вы? — ужаснулась Тильда.— Только вчера он привез мне малютку, он вверил ее мне, а я... нет, нет! Он вез эту крошку через всю Европу, чтобы найти людей, близких родителям ребенка. Я поклялась ему, что все сделаю в память Дорис и Гейнца, а теперь... Нет, нет, ни за что!

— Это ваша самая большая ошибка,— сказал Вильгельм.— Надо сразу же идти к советскому офицеру. Вы говорите, он в Берг-Гладбахе?

— Так, по крайней мере, он говорил.

— Будь это ближе, мы пошли бы туда хоть сейчас.

— Ради бога! Не делайте этого! Я не могу показаться ему на глаза! Я не могу сказать ему!

— Я вас уверяю, он все поймет.

— Лучше покажите мне виллу-ротонду. Вы знаете, где она. Проводите меня туда. И больше ничего. Умоляю вас!