Европа. Борьба за господство

В Соединенных Штатах, с другой стороны, рабство становилось все более важным вопросом внутренней и внешней политики, особенно с учетом того, что на юге сложилась новая, «хлопковая» экономика.[581] В январе 1820 года так называемый «Миссурийский компромисс» определил, что – за исключением самого штата Миссури – рабство запрещается севернее 36-й параллели, но это соглашение подверглось нападкам с обеих сторон. Уильям Ллойд Гаррисон основал аболиционистскую газету «Освободитель» в 1831 году. Общественное мнение в северных штатах все более и более радикализировалось даже не столько в отношении к рабству на юге, сколько в противодействии его распространению на запад. Южане в свою очередь с тревогой следили как за внутренними, так и за международными событиями. На западе, в Мексике, усугублялось французское влияние, что отразилось, в частности, во временной оккупации Веракруса, предпринятой для обеспечения погашения внешнего долга Мексики; также французы активно действовали в Калифорнии. Было очевидно, что, если Соединенные Штаты не заполнят «вакуум» на своих западных и южных границах, это сделают другие. А пока вопрос рабовладения продолжал разделять Север и Юг, какое-либо внутреннее согласие относительно территориального расширения было невозможно. Посему легендарный «западный марш» Соединенных Штатов задержался на двадцать лет.

Основным фокусом новой геополитики оставалась, тем не менее, Европа. Благодаря либеральным, но не радикальным правительствам (в Париже после 1830 года, в Лондоне с 1832 года), Франция и Британия теперь сделались идеологическими союзниками. В 1834 году обе страны отреагировали на «Мюнхенграц», вместе с либерально-конституционными Испанией и Португалией сформировав Четверной союз. Лорд Пальмерстон не скрывал удовлетворения: «Тройственная лига деспотических правительств отныне уравновешена Четверным союзом на западе». Континент оказался разделенным на два идеологически противоположных лагеря. Прежде восхищавшееся намерениями Александра либеральное общество видело в империи Николая I оплот европейской реакции. Британец Роберт Бремнер отмечал в конце десятилетия, что европейская книготорговля изобилует книгами, где Россия изображается «наиболее упрямой, непобедимой… наиболее грозной и могущественной силой, какая когда-либо угрожала свободам и правам человека».[582]

Эта «холодная война» грозила перерасти в «горячую» на Пиренейском полуострове, который стал основным полем битвы в противостоянии между Западом и Востоком. Португалия с конца 1820-х годов была охвачена гражданской войной; Испания утратила стабильность в 1833-м году, когда смерть Фердинанда обернулась борьбой за трон между правившими либералами, которые поддерживали юную королеву Изабеллу, и консерваторами, сторонниками ее дяди дона Карлоса. Восточные державы оказывали помощь испанским консерваторам оружием, деньгами и дипломатией. Испанские и португальские либералы, в свою очередь, за следующие полтора десятилетия не менее шести раз оглашали призыв к международному вмешательству; Британия и Франция предоставили им свои флоты, дипломатические «рычаги» и отряды Иностранного легиона. Французский министр внутренних дел Адольф Тьер заявил, что национальным интересам Франции соответствует ситуация, когда система внутреннего управления в Испании будет аналогична французской. Следовательно, защита испанского либерализма для Франции обязательна. Более того, Тьер утверждал, что право «соседства» – voisinage – позволяет Франции вмешиваться в испанские дела;[583] схожий довод отстаивал Берк в 1790-х годах. Для Пальмерстона первейшей задачей «западной конфедерации» была защита конституционализма на Пиренейском полуострове, который он считал первой линией обороны за свободу ближе к дому.